Хотя удочерение не было формальным и не повлекло изменения имени (баронессе нравилось звучание английского имени), на первый взгляд казалось, что всё устроилось наилучшим образом для обеих сторон; однако на деле оказалось не так, хотя никто не сознался бы в этом.
По вине ли Клары испытала её покровительница очередное разочарование? Напрямую, нет. Но и баронесса Сейфорт не могла бы упрекнуть себя. Она была робким, добродушным, простым созданием, без тени коварства, у неё были хорошие качества, но им недоставало определённости, её добродетели были тусклы и бесцветны, им не хватало энергии доброй воли.
Баронесса начала разочаровываться, когда заметила, что волосы Клары теряют золотистый отлив. Пришлось признать, что волосы просто потемнели со временем и уже не контрастируют с цветом глаз. Кругленькое личико, что было так мило в восемь лет, в восемнадцать лет оставалось круглым и не стало овальным, как того хотелось баронессе, свежие губы были слишком большими, ноздри – слишком широкими. Карие глаза по-прежнему взирали на мир с отвагой, но, увы! теперь казались довольно маленькими на общем фоне крупного лица. Не приобрела она и гордой осанки, которая отличает царицу бального зала. С растущей неприязнью наблюдала баронесса метаморфозы, которые превратили очаровательного ребёнка в довольно заурядную, хотя и миловидную, женщину, и чувство её к сиротке, которую она когда-то прижала к своей тощей груди, остыло. Кларе не исполнилось и пятнадцати, а баронесса уже знала, что её мечте не суждено расцвести. Всё же, так как среди скудных добродетелей баронессы имелось и чувство справедливости, она не давала сироте почувствовать своё разочарование в ней. Она по-прежнему заботилась об её образовании, тщательно её одевала и следила, чтобы та хорошо питалась. Но скрытое разочарование, в котором баронесса не хотела признаться даже себе, охладило отношения тех, которые могли бы стать всем друг для друга. Уязвлённое тщеславие баронессы оказалось сильнее её слабого сердца, порой её раздражение прорывало тонкую оболочку благих намерений, и Клара не могла не чувствовать отвержения. С ней были добры, но в доброте не хватало какого-то существенного элемента. Предоставленная самой себе, Клара рано начала задумываться и делать выводы. Чувство покинутости рождалось в ней, ещё не способное отравить радость жизни. Клара испытывала к своей благодетельнице глубокое почтение и благодарность, не имевшие ничего общего с тем пылким чувством, которое когда-то пробуждали в ней наездник в жёлтом трико, её отец, и её мать, в которой не было ничего аристократического и утончённого, но была нежность.
Несмотря на привычку наблюдать и оценивать, Клара не превратилась в самое ужасное на свете существо, – в циника. Напротив, она умела, отложив в сторону горькие размышления, ценить жизнь, находить радость в каждом дне. Её ум, отточенный в бедности и богатстве, а также видимое отсутствие сильных эмоций, заставляли некоторых людей считать её сдержанной и даже холодной, несмотря на живость нрава.
«У неё больше рассудительности, чем сердечности», – вздыхала про себя опекунша. И это было ещё одной причиной ослабления её привязанности к девушке. Она не понимала её, но чувствовала в ней натуру, не терпящую опеки и давления, которая обязательно вырвется когда-нибудь на волю, и уже заранее осуждала её за это.
