Галина затарила сумку спиртным и – к соседке.
– Так, какой у нас сегодня праздник на календаре? – пошутила Евдокия, беря в руки русский народный календарь. – Ага, Федóра Замочи Хвосты. Осенние Федоры подол подтыкают от грязи, а зимние Федоры – это двенадцатого января – платком рыло закрывают от холода. Во, как сказано – рыло! Но это не про нас, у нас личики. В Федору лето кончается, осень начинается. Так что, девоньки, давайте сегодня с летом прощаться. А завтра уже будет Автоном. Кстати, змеи с этого дня перебираются из полей в леса. Наливай, Настасья! – шутливо-приказным тоном обратилась она к своей знакомой, очаровательной женщине, с не менее очаровательными светло-карими глазами.
Настасья разлила водку по рюмкам. Выпили. Разговорились, и тут Галина узнала о том, что её муж купил однокомнатную квартиру.
– Я не верю, – возразила она, – муж обязательно бы мне сказал; здесь ошибка. А то, что он бывает в какой-то квартире с Танькой, ну… пусть даже и так. Но то, что это его квартира, не верю.
– Как хочешь, – повела круглым плечом Настя, – просто я посчитала нужным рассказать тебе всё, как есть. А Танька эта хамьё. Не буду говорить, откуда я это знаю, но знаю. И её бы надо проучить, чтобы не лезла к женатым.
– Если Настя так говорит, значит, это правда, – серьёзным голосом подтвердила Евдокия. – Она не такой человек, чтобы врать.
Галина растерянно посмотрела на соседку и, поморгав ресницами, всхлипнула.
– Да ладно тебе, Галчонок, – повернулась к ней Евдокия. – Ну, кто из мужей не изменял? Только дряхлые. Вот трагедия! Хватит, успокойся. – Она прижала к себе Галину, поглаживая её. Та с трудом удержалась, чтобы не расплакаться.
– Он же на днях мне говорил, чтобы я не думала о Таньке, божился, что любит, – всхлипывая и тычась, как ребёнок, в Дусину грудь, стала жаловаться она. – Ну почему он меня обманул? Почему не сказал про квартиру? Я же ничего плохого ему не сделала. Дусь, а Дусь, ну скажи мне…
– Да хватит тебе, дурашка, хватит, – по-матерински успокаивала её Евдокия. – Перестань попусту слёзы лить, потом покумекаем. А сейчас давай-ка лучше пропустим по рюмочке, а слёзками твоими запьём вместо огуречного рассола.
Женщины вновь потянулись к рюмкам; Галина вытерла слёзы.
– Молодец! – похвалила её Евдокия. И ко всем: – Давайте, девоньки, выпьем, чтобы дома не журились. Мужик чужую бабу поимел, эка невидаль. – Выпив и крякнув, добавила: – Как будто это первый и последний раз. Весь мир давно уже пере…, а мы на эту тему разглагольствуем. Галь, ты, что ли, с другими мужиками не трахалась? – игриво сверкнула она глазами. – Хоть ядрёное слово разок применю для хорошего дела. – Женщина лукаво улыбнулась. – Галь, чего молчишь?
– Конечно, ни разу, – смущённо ответила та.
– Ох, и врать ты горазда! – рявкнула Евдокия, тряхнув рыжеватыми волосами. – С такой внешностью, фигурой и – ни-ни? Кто тебе поверит.
– Ей-богу! – перекрестилась Галина.
– Ну и дура ты, темнота деревенская, – ласково потрепала её по щеке Дуняша. – Я хоть тоже из деревни, но с двумя мужичками удосужилась за свою жизнь. Первый был через семь лет после свадьбы, а второй… Так, дай Бог памяти. Тьфу ты, прости мою душу грешную. По такому делу и памяти прошу у Бога. Прости меня, Господи! – Женщина с серьёзным лицом поклонилась иконе в красном углу, шевеля губами молитву. – Ну вот, простил меня Бог, – посмотрела она посветлевшими глазами. – Так, значит. А второй раз я согрешила с одним каменщиком, пять лет назад, тогда мне сорок два было. Хороший был мужик, царство ему небесное, и пусть земля ему будет пухом. Был бы жив, и сейчас бы отдалась ему, а потом бы замолила грешок. Ведь Бог тоже мужик был, он понимает такие дела. Тьфу, прости меня Господи, мелю незнамо что. Галька, так неужто ты ни разу и ни полраза ни с кем? – не отставала она от соседки.
