Жертва для забвения - страница 20

Лия смотрела на отца с ужасом, не в силах пошевелиться. В её голове проносились фрагменты разговоров, намеки, недосказанности.  Слова Амелии, пронзительные и полные боли, стали обретать новый смысл. Все оскорбления, вся зависть, вся ненависть… все это внезапно стало логично объяснимо.

– Амелия… – прошептала Лия, голос её был хриплым. – Амелия – не его дочь?

Виктор кивнул, его лицо было искажено болью и каким-то странным чувством вины.

– Да, – сказал он. – Марк… он любил её, как родную. Но… он скрывал это. Он боялся осуждения. Боялся, что это разрушит семью.

Лия поняла. Все это время Амелия жила с невысказанной тайной, с болью оттого, что была "не настоящей" дочерью. Ее ненависть к Лии – это была не просто зависть. Это была отчаянная, бесцельная попытка заглушить глубокую, жгучую боль. Боль оттого, что она не была любимой дочерью, что ее место в семье – лишь тень. Тень Лии.

– И она узнала? – спросила Лия, голос ее едва слышен.

– Да, – ответил Виктор. – Кто-то рассказал ей правду. И это сломало ее. Она… она потеряла себя.

Лия посмотрела в окно, на проплывающие мимо деревья, на угасающий свет дня, и увидела в них не просто вечернюю прохладу, а мрак Топи, отражающийся в её душе. Эта новость разъяснила многого, но одновременно породила еще больше вопросов. Тайны семьи Вейландов оказались глубже и темнее, чем она могла себе представить. И главное – теперь ей предстояло не просто разобраться с Топью, но и с огромной, смертельной обидой, что разъедала душу ее сестры.

Теперь Лия понимала ненависть Амелии. Понимание не означало прощения или принятия, но открывало новый, более сложный и опасный путь.  Путь к примирению, который мог пройти через тяжелейшие испытания.  И Лия была готова к ним. Ведь на кону была не только семейная тайна, но и жизнь ее сестры, поглощенная теперь уже не только завистью, но и огромной, невыразимой болью. Болью, корнями уходящей в тёмные воды Топи.

Глава V: Семейные Призраки

Завтрак в зале Вейландов обычно был спектаклем. Взрослые, закутанные в траурные одежды, обменивались вежливыми, пустыми фразами, дети беспокойно шныряли между стульями. Сегодня, однако, спектакль был прерван. Тишина была тяжелой, давящей, как сырой туман Топи.

София, двенадцатилетняя девочка с большими голубыми глазами, сжимала в руках куклу, её обычная жизнерадостность исчезла, сменившись тусклым, подавленным молчанием. Максим, на десять лет моложе, сидел за столом, кусая губы, его взгляд был настолько грустным, что Лия сжала сердце.

Элеонора, мать Лии и Дамира, сидела, склонив голову, её хрупкие руки сжимали чашку с чайем, кости проступали через тонкое платье. Она ничего не говорила, но её взгляд, полный горечи и усталости, говорил больше любых слов.

Виктор, отец, сидел прямо, его выражение лица было непроницаемым, как всегда. Но Лия заметила в его взгляде тонкие линии усталости, которые прорезали жесткий фасад. Он ничего не говорил о происшествии в Топи, но тяжесть его молчания была более говорящей, чем любые слова.

Амелия, как и всегда, выглядела безупречно. Черное платье, идеально подчеркивающее её фигуру, выражение лица спокойное, холодное. Но Лия заметила легкую дрожь в её руках, и небольшую побледнение под тонким слоем пудры. Её спокойствие было лишь маской, прикрывающей глубокую боль. И впервые Лия почувствовала к ней не только неприязнь, но и жалость.

Дамир сидел рядом с Лией, его улыбка была бледной по сравнению с обычной ослепительной сиянием. Он спокойно ел, но Лия заметила, как он иногда бросает беспокойные взгляды на близнецов. Он стал более взрослым, более серьезным. Семья погрузилась в тень трагедии.