А когда все они вышли на улицу, то Удалов увидел, что и оболочки людей исчезли, словно испарились. И хоть президент и приказал взять на анализ одежду погибших, ясно было, что он не надеется научно поживиться.
– Пленку отдашь? – спросил президент, когда они уже стояли вне толпы под августовским нежгучим солнцем.
– Сам просмотрю сначала, – сказал Минц.
– Только копий не снимать, – велел президент.
– Ты думаешь, что все забудут?
– Завтра забудут.
– А предметы?
Президент поднял бровь.
Минц смущенно улыбнулся.
– Извини, старческий маразм, – сказал он.
– Но проверить не мешает. Я сейчас пошлю людей по всем адресам. Всех, кто побывал в будущем, мы зафиксировали, ввели в компьютер, теперь они и шагу не сделают… Впрочем, я не сомневаюсь, что предметов и покупок из будущего уже нет, не существует, они растворились в воздухе.
– И ты не боишься, что в нас вживили жучки, что нас отравили вирусом шпионажа?.. – спросил Минц.
– Не нужны ваши души и головы, никому вы не нужны, паршивые гуслярцы! – закричал тут президент, как человек, глубоко разочарованный в собеседнике, а может быть – в деле, которому посвятил слишком много сил.
Прокричав последнюю фразу, президент полез в джип «Чероки» и сел рядом с шофером.
– Погоди! – позвал его Минц. – Ты же собирался довезти нас до дома. А я тебя чаем напою.
Президент перегнулся назад и открыл дверцу.
– Чаи я с тобой распивать не намерен, – сказал он, – а до дома довезу.
Джип рванул с места.
– Толя, – сказал Минц, – когда тебя будут допрашивать на Совете безопасности, когда тебя возьмет за жабры военно-промышленный комплекс за то, что ты упустил такой рынок сбыта гранатометов, скажи им, что мы для них померли! Понимаешь, сто лет как померли вместе с нашими гранатометами!
– Что ты понимаешь! – в сердцах ответил президент.
И в это мгновение джип замер у дома № 16.
Минц отдал президенту камеру и кассету.
– Не буду я смотреть, – сказал он. – Потому что знаю, что это все пропаганда. Агитация и пропаганда!
Минц захохотал.
Джип уже помчался дальше, к столице, к большим делам. За ним, показавшись на мгновение из тучи пыли, вылетел танк сопровождения и скрылся из глаз.
– С наукой покончено, – сказал Минц. – Осталась лишь человеческая трагедия. Скоро домой вернется мать Гаврилова…
– Какая ужасная смерть! – сказал Удалов.
Он последовал за Минцем к нему. Не хотелось идти домой и отвечать на вопросы Ксении. Все равно хорошим все это уже не кончится.
– Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, – сказал Минц, словно подслушав мысли Удалова.
– Нельзя быть таким жестоким, – упрекнул друга Удалов. – Дети погибли, молодые мужчины… на пороге семейного счастья.
– Да? – Минц поставил на плиту чайник. – Мне Толя чудесный жасминовый чай из Москвы привез. Наконец-то побалуемся.
– Я к тебе зашел не чай пить…
– А объяснение получить? Как доктор Ватсон от Шерлока Холмса?
– Толстоват ты для Шерлока Холмса, – упрекнул Минца Удалов.
– И лысоват, и староват. Но свое дело еще знаю. И отправлялся в будущее со своей теорией, которая там получила замечательное подтверждение. Конечно, печальное, конечно, пессимистическое – но разве история не пессимистична, разве она нас не учит тому, что люди ничему не учатся?
– С какой еще теорией?
– Что требуется путешественнику во времени? Если он едет из прошлого в будущее – достижения человеческого ума, вещи, предметы, радости жизни, которые в конце концов обернутся не радостями, а испытаниями, если залезут в жалкую цивилизацию, подобную нашей. А если он отправился из будущего в прошлое?
