Жертвоприношение - страница 9



– Доброго дня. Мне очень неудобно, но нам нужен ваш сын, – участковый смущался, что отвлекает таких уважаемых людей, как мои родители, – на него поступило заявление. Нужно проехать с нами.

– Какое еще заявление? – мамин голос сорвался на крик.

– Причинение тяжких телесных повреждение. Есть информация, что он напал на отдыхающих подростков с металлическим предметом. Ночью поступило заявление.

– Вы что за бред несете? – отец отказывался понимать слова участкового.

– Заявление поступило, – мялся милиционер, – мы обязаны отреагировать. Я прошу проехать с нами в отделение.

За все время разговора родителей с участковым я не сказал ни слова. В голове крутилась мысль, что если «группа отдыхающих» действительно сняла побои, то это грозит мне реальными проблемами. Коленки подкосились, меня начало подташнивать.

Через несколько минут, когда милиционеры посадили мое ватное тело в патрульную машину, мы поехали в участок. Я сидел на заднем сидении между участковым и отцом. Отец молчал, за всю дорогу он не удостоил меня даже взглядом.


Следующий месяц я провел в следственном изоляторе для несовершеннолетних. Не хочу подробно рассказывать об этом месте, отмечу лишь, что там я прошел важную школу. Жестокость преступников-взрослых не идет ни в какое сравнение с нравами уголовников-подростков. Синяки не сходили с моего тела, однако и я научился отвечать силой на силу. Тогда, в камере изолятора, я понял одну простую вещь – ты можешь бояться, можешь, напротив, не бояться ничего, это не важно, но ты должен показать окружающим, что в тебе есть сила. Научись брать себя в руки, складывать ладони в кулаки. Пусть коленки трясутся, пусть начинает тошнить от страха, пусть хочется убежать – это нормально, но преодолей себя, принеси страх в жертву, вытерпи боль, докажи, что сильный и мир станет твоим.

Следователь, занимавшийся моим делом, был нервным хамом. Он часто срывался на крик, то и дело угрожая: «не сядешь на клистер, посажу на бубуку». Мои утверждения, что это я являюсь пострадавшим, его не интересовали. Он пугал меня пятилетним сроком. Я отказывался признавать свою вину.

Я подолгу смотрел в узкое зарешеченное окно камеры, разглядывая маленький кусочек неба, который оно смогло в себя вместить. Где-то там, под этим небом, заводят свои байки «Ангелы», а я… Наверное, они уже и забыли обо мне.

Мое дело тянулось почти месяц, когда следователь неожиданно поменялся. Явившись на допрос, вместо привычного истеричного крика я услышал спокойный, мягкий голос:

– Здравствуй, Лев. Присаживайся.

Новый следователь объяснил, что в моем деле были допущены ошибки, но он знает, как их исправить. Через неделю состоялся суд, я получил год условно за «превышение уровня необходимой самообороны» и прямо со скамьи подсудимых отправился домой. Родителей на заседании не было, поднимаясь по лестнице к двери своей квартиры, я кожей чувствовал всю тяжесть предстоящего разговора.

– Ты хоть понимаешь, что натворил, идиот! – отец кричал так, что, казалось, стекла его очков вот-вот лопнут. – Ты – уголовник! Что ты теперь будешь делать?! Экзамены в школе прошли, все нормальные дети получили аттестаты. А ты? Вот, полюбуйся!

Отец бросил в меня какую-то бумажку. Это была справка, о том, что я прослушал курс средней школы. Аттестат мне не выдали. Экзамены и выпускной я провел за решеткой.

Отец надрывался, крича о том, что такого, как я, возьмут только коров на ферме доить и бутылки собирать на остановках. Мама стояла в углу, скрестив руки на груди. Она молчала.