«Ты спрашиваешь, для чего мне глаза? – ощутила Риша безмолвный вопрос. Головы колебались перед ее лицом, кровавые глазки-бусинки смотрели пусто, не мигая. – А для чего они тебе?» – Риша вздрогнула, на миг представив, что ее невозможно зрячие глаза выглядят точно так же, как у червей напротив.
«Я противна тебе?» – новый вопрос прошелестел как мерзкое прикосновение, и Рише потребовалась вся ее сила воли, чтобы не зажмурится.
«Кто ты? – спросила она, осторожно меняя тему. – Зачем я здесь?»
«Я спала в корнях древа, под источником, – каждое слово отзывалось в ней дрожью отвращения, как если бы склизкие щетинистые чешуйки дотрагивались до ее кожи. – Твое горе пробудило меня. Я хочу помочь тебе избыть твое горе, но получится у меня или нет – зависит только от тебя».
«Что я должна сделать?» – похолодев, тихо спросила Риша. Впервые за весь сон она вспомнила, что с ней случилось (случится) наяву.
«Попроси меня помочь, – глядя слепо и пристально, велели ей гигантские головы. Бесконечные кольца вились за ними в темноте, за пределами дрожащего круга света от догорающего факела. – Я помогу, если ты попросишь правильно».
Риша замерла. Внезапно ей сделалось понятно, где она находится и с кем разговаривает. Ее объял ужас совсем иной природы, гораздо более всеобъемлющий.
Медленно, боясь лишний раз вздохнуть, она обвела своими новыми зрячими глазами пространство вокруг.
Пляшущий свет факела. Переливы огромного блестящего тела на грани света и тьмы. Белесые, будто в капюшоны укутанные, головы, с абсурдными немигающими алыми глазками, как будто многоглавый червь, их носитель, страдал аллергией. И отвратительный запах гнили и разложения, который пробивался даже сквозь смрад коптящего факела. «А мы пели Ей гимны, – подумала Риша в священном трепете, но отнюдь не восторга, а глубокого ужаса и скорби. – Прославляли Ее, вечноживущую. А ведь Она… при смерти!»
«Попроси же меня», – настойчивое, прозвучало повеление вновь, и одна из голов, двигаясь, как показалось поначалу обомлевшей Рише, словно замедленный таран, совершила к ней бросок.
Девушка вскрикнула и, присев, машинально ткнула факелом. Раздался рев, земля содрогнулась, факел зашипел и погас, а Ришу встречный удар опрокинул с ног, зашвырнув к противоположной стене узкого лаза. Ошеломленная, Риша попробовала сесть, сверху на нее просыпались влажные комья земли и какие-то корешки. Чудовище снаружи бесновалось, лупя по горлышку лаза то ли своими тупыми головами, то ли хвостами, – без факела было уже не разобрать. Земля вокруг скрипела, стонала и сыпалась, и Риша наощупь, как ей было привычно, заторопилась назад к лестнице, пока ее не погребло заживо. Слезы жалости и разочарования градом катились из глаз, но хотя бы не мешали видеть, поскольку в кромешной тьме ничего увидеть было невозможно. Глотая слезы и сопли, теряя равновесие и поминутно заваливаясь на бок от внешних ударов, Риша ползла на четвереньках и, наконец, измазанные в земле ладони ее нащупали подножие каменной лестницы. Не вставая с колен, она начала взбираться по ступеням, и тут-то ее нагнало веющее ледяной ненавистью обещание: «Я буду уничтожать всех, кто тебе дорог, до тех пор, пока ты не попросишь меня о помощи, самоуверенная букашка».
Зарыдав в голос, Риша выпрямилась и вслепую побежала по лестнице вверх, лишь бы подальше от страшного подземелья, в котором, пожираемая червями заживо, медленно умирала Праматерь, Вечная богиня, та самая, во имя которой уходили на заклание агнцы. Та самая, чьими живыми воплощениями на земле служили Мудрые матери. А Риша, и подобные ей слепые жрицы-сестрицы, должны были пестовать Ее совершенные дары, какие некогда обещала Она преподносить перволюдям в ответ на их покорность и правильную просьбу.
