– Значит, сегодня останется с Ароновым?
– Да. Отложи ей сладостей, а то завтра утром вновь будут драться с Островским за панна-котту.
Теперь уже вместе хохочем, но, следуя совету Петровны, возвращаюсь на кухню и откладываю для Виктории профитроли и птифуры нескольких видов. Две порции панна-котты для Парето приготовлены и оставлены застывать до утра. Проверяю наличие вишни для соуса, когда за спиной с громким хлопком закрывается дверь, но я не оборачиваюсь, уверенная, что вернулась Петровна.
– Почему ты ещё не готова? – подскакиваю на месте и, обернувшись, сталкиваюсь с Островским.
– Всё готово, Константин Сергеевич. Мы всё сделали, оформили, даже завтрак для вас…
– Почему ты не в платье?
– Каком?..
– Неделю назад мы купили тебе платье, помнишь? – Киваю. – Так вот, сейчас ты должна быть в нём и топать туда, – указывает на дверь, которая ведёт в большой хозяйский холл.
– Зачем? – нервно сглатываю, не понимая, чего добивается Парето. Отдельные предложения лишены смысла, и в моей голове не складывается картинка. – Я ведь работаю на кухне, а там есть официанты. Я там не нужна.
– Я что, тебе не сказал?
– Что именно?
– Лена, прямо сейчас ты направляешься в коттедж, надеваешь платье, туфли и идёшь со мной на приём.
Медленно поворачиваю голову, утыкаясь взглядом в толстую двустворчатую дверь, за которой слышатся приглушённые голоса, музыка и звон бокалов. Солнечное сплетение горит огнём от неожиданной новости и перспективы провести вечер среди незнакомых людей.
– Я не хочу, – мотаю головой, отступая назад. – И зачем? Я же никто, просто прислуга.
– Я не спрашивал твоего мнения, соответственно, ответа «нет» быть не может. Приказываю – ты выполняешь. Принцип понятен? – Неуверенно киваю. – У тебя полчаса на сборы. Время пошло, – рычит, и я, словно проснувшись, срываюсь с места в направлении выхода из дома, едва не сбив Ларису Петровну, которая провожает меня сочувственным взглядом.
Уже дойдя до коттеджа, вспоминаю, что неделю назад пакет с платьем остался в машине Островского. Я принципиально его не взяла, посчитав приобретение насмешкой, но уже тогда он знал, что мне всё же придётся его надеть. Вхожу и наблюдаю Тасю сидящей на полу в окружении незнакомых мне игрушек.
– Мам, смотри, – машет куклой в одной руке и каким-то блестящим лоскутом ткани в другой.
Опускаюсь перед ней, перебирая кукол, одежду для них и множество аксессуаров. Это те самые дорогие куклы, которые так хотела дочка.
– Тасенька, а ты где это взяла?
– Мне Костя принёс.
– Костя? Когда?
– Ещё светло было, – указывает на окно, за которым темноту освещают уличные фонари. – Он пришёл и сказал, что купил для меня. Я же такие хотела. – В магазине игрушек Островского с нами не было, и о желании Таси он знать не мог. – А ещё тебе вон то принёс, – показывает на пакет в углу, и я узнаю логотип магазина, в котором мы купили платье.
– Ты ему спасибо сказала?
– Да. Много раз, мам. А потом Костя сделал так, – стучит пальчиком по пухлой щёчке, – и я его поцеловала. Он улыбался, – хихикает, смешно сжимаясь, будто поделилась самым сокровенным секретом. – Костя хороший.
– Тась, а почему он хороший?
– Он добрый, не кричит, и от него не пахнет, как от папы. А ещё он мне кукол купил.
– А ты скучаешь по папе? – задаю вопрос, который крутится в голове не один день.
– Нет, мам. Давай будем жить здесь всегда?
И я не удивлена ответом ребёнка, который последние два года скорее боялся папу, чем испытывал к нему нежные чувства.
