Гамаш остановился под солнечными лучами и оглядел дом. Это был несколько хаотичный дом в викторианском стиле с башенками, с кровлей, похожей на чешую, с широкими, просторными верандами и черной кованой оградой. Свежая краска сверкала на солнце, а парадная дверь отливала матовым красноватым блеском. Но это был не кровавый оттенок, а рождественский. Вишневый. Оттенок хрустящих осенних яблок. Дорожку очистили от колючих кустарников, уложили на ней массивную плитку. Гамаш обратил внимание, что кусты выровнены, деревья подстрижены, мертвые ветки удалены. Работа Рора Парры.
К своему удивлению, Гамаш понял, что стоит перед старым домом Хадли и улыбается. И с нетерпением ждет, когда его впустят внутрь.
Дверь открыла женщина лет семидесяти пяти.
– Oui?
У нее были седые, аккуратно подстриженные волосы. Лицо почти без всяких следов косметики – лишь немного вокруг глаз, которые смотрели на него поначалу с любопытством, потом с узнаванием. Женщина улыбнулась и открыла дверь шире.
Гамаш показал ей удостоверение.
– Извините, что беспокою вас, мадам. Меня зовут Арман Гамаш. Я служу в Квебекской полиции.
– Я вас узнаю, месье. Прошу, входите. Меня зовут Кароль Жильбер.
Манеры у нее были приятные, располагающие. Она пригласила его в прихожую. Гамаш бывал здесь и раньше. Много раз. Но теперь помещение изменилось до неузнаваемости. Словно на скелете наросли мышцы, связки, кожа. Форма осталась, но все остальное изменилось.
– Вы знаете этот дом? – спросила она, наблюдая за старшим инспектором.
– Я его знал, – сказал он, ловя ее взгляд.
Кароль посмотрела на него твердо, но без всякого вызова. Она вела себя как хозяйка – была уверена в себе и не чувствовала необходимости доказывать это. Гамашу показалось, что она расположена дружески, любезно, но все время остается начеку. Что там говорил Питер? Что когда-то она работала медицинской сестрой? Гамаш предположил, что она неплохо знала свое дело. Лучшие из них все время начеку. Ничто не проходит мимо их взгляда.
– Здесь все сильно изменилось, – сказал Гамаш, и Кароль кивнула, приглашая его дальше в дом.
Он вытер подошвы о коврик перед сияющим деревянным полом и последовал за ней. Прихожая выходила в большой холл с полом, выложенным новенькой черно-белой плиткой. Перед ними были широкая лестница и арки, ведущие в разные комнаты. Когда Гамаш приходил сюда в последний раз, он видел здесь руины, дом, впавший в отчаяние. Впечатление было такое, будто дом, проникшись к себе отвращением, уничтожает сам себя. Что-то обваливалось, обои висели клочьями, паркетины дыбились, потолок коробился. А теперь на полированном столе в центре помещения стоял громадный пестрый букет, наполнявший воздух ароматом. Стены были покрашены в изысканный золотистый цвет – что-то между бежевым и серым. Все было ярко, уютно, изящно. Как и женщина перед ним.
– Мы еще продолжаем ремонтные работы в доме, – сказала Кароль, ведя его через арку направо. Спустившись на две ступеньки, они оказались в просторной гостиной. – Я говорю «мы», но на самом деле этим заняты мой сын и невестка. Ну и рабочие, конечно.
Она произнесла это с самокритичной улыбкой.
– Я была настолько глупа, что на днях спросила, не могу ли чем-нибудь помочь. И тогда они дали мне молоток и попросили прибить гипсокартон. Я пробила водопроводную трубу и электрический провод.
Ее смех был таким искренним и заразительным, что Гамаш поймал себя на том, что и сам рассмеялся.
