Он был силен в уверенности в своей правоте. Он принимал решение раз и навсегда и потом уже не мучился сомнениями. Он просто делал дело, если считал, что это дело – правое. Это были «понятия», которым его не учили, он с этим родился. Как бы жизнь его ни ломала и ни била, в глубине души Константин оставался романтиком, верил, что правда и добро победят, как бы ни были сильны ложь и зло.
Сам он был сильным и считал, что его сила принадлежит не только ему одному. Она принадлежит еще и тысячам слабых, которые не могут постоять за себя. Вот за них, за этих слабых и убогих, и дрался всю жизнь Константин.
Дрался с теми, для кого жизнь не стоит ровно ничего, кто может расстреливать из автомата ни в чем не повинных людей, как расстреляли на базаре старого Керима и других торговцев. К таким гадам, как Малгобек, испытывал Константин ненависть.
«Нет, врете! – думал Константин, и зубы его сжимались, а на щеках начинали ходить желваки. – Этот номер у вас не пройдет! Я не могу уничтожить вас всех, но я могу защитить свой родной город от этой мрази! Я найду вас и уничтожу!»
Объемистую сумку, доверху нагруженную персиками, Константин сдал в гардероб, но выбрал один, самый большой, и прошел в зал ресторана.
Он поразился тому, что в ресторане практически ничего не изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз. Леня Мурашко не позаботился даже о том, чтобы поменять столики, хотя с первого взгляда видно было, что они давно просят замены. Или прибыль не позволяла, или ничего, кроме прибыли, нынешнего хозяина не интересовало.
Впрочем, Константин был не прав, решив, что ничего в ресторане не изменилось. Изменилась прежде всего атмосфера. «Золотой дукат» уже не был похож на место, где можно отдохнуть и развлечься, как было при Константине. Теперь в нем напивались, заливали водкой проигрыши в рулетку и прочие неприятности, выясняли отношения, причем не только на словах, но и при помощи кулаков. Константин сразу же отметил три компании, которые вели себя слишком шумно и развязно. Они явно мешали всем остальным, но никто не смел сделать им замечание.
По подчеркнуто подобострастной походке, которой спешили официанты к одному из столиков, Константин понял, что за ним сидит не просто пьяная компания, скорее всего это были люди, от которых персонал ресторана зависел. Вариантов немного – это или хозяева, или «крыша». Константин остановился на втором предположении, выбрал столик у окна, сел и положил на середину персик.
Официант обратил на него свое рассеянное внимание минут через десять.
– Со своими фруктами нельзя! – заявил он, небрежно швырнув на столик перед Константином меню в потрепанной толстой кожаной папке. Очевидно, по его меркам, Константин не относился к той категории клиентов, которые оставляют большие чаевые, и выглядел слишком трезвым.
– Пошел вон! – ответил ему Константин, но когда тот, выгнув по-гусиному грудь, направился в сторону бара, крикнул: – Стой! Бутылку коньяка, самого лучшего. Ровно через тридцать секунд. За каждую секунду опоздания буду по доллару вычитать из чаевых.
Официанта как ветром сдуло. Константин не смотрел на часы, он был уверен, что официант уложится в отведенное ему время. Это такой народ, свою выгоду понимает за доли секунды.
Он не успел достать сигарету из пачки, как перед ним уже стояла бутылка коньяка, а официант застыл в выжидательном полупоклоне.
