– Сначала я хотела с торговцами разобраться, потом завод посетить, – закричала Мурлыня, – они чуть Нюшу не убили! Мерзавцы! Подлецы! Подсыпали яд! Но Витя запретил мне из дома выходить, шофера нарочно отпустил. Без машины мне только по саду гулять остается.
Муза Алексеевна всхлипнула.
– Всю ночь не спала, в клинику постоянно звонила, спрашивала: «Очнулась?»
– Мурлынечка, – нежно сказала я, – Нюша случайная жертва. Мы разберемся. Узнать, кто заказывал шоколад, не трудно.
– Да? – удивилась Муза. – И как ты это сделаешь?
– Сейчас позвоню в магазин, – пообещала я, – узнаю часы их работы…
– Круглосуточно они работают, – перебила меня Муза Алексеевна, – я уже выяснила. Собиралась же сама к ним примчаться.
Я подавила вздох.
– Мурлынечка, а что вы сказали тому, кто на вызов ответил?
Свекровь Нюши кашлянула.
– Дословно не помню, я спросила: «Вы сегодня до какого времени посетителей обслуживаете?»
– Не ругались с ними? – уточнила я. – Не говорили, что они отравленным товаром торгуют?
– Лампуша, я никогда не была дурой, – фыркнула Муза. – Зачем предупреждать мерзавцев о цели визита? Пока доберусь до них, гаденыши между собой договорятся. Могут вызвать адвоката или…
Муза кашлянула.
– Деточка, бизнес… он такой… ну… есть покровители… защищают предпринимателей, которые им платят… Ты, конечно, о таком не слышала… но, понимаешь…
Я молча слушала, как Мурлыся пытается объяснить, что такое «крыша» и что владелец лавки может вызвать «хороших, но очень нервных мальчиков, они могут совершить неправильные поступки».
– Лучше всего мерзавцам конфетникам на голову неожиданно свалиться, – излагала свой план Муза Алексеевна. – Войти интеллигентно, про шоколадки их мерзотные порасспрашивать, подождать, пока морды гадючьи расслабятся, решат: приехала в нашу торговую точку бабка-незабудка, глупое создание. И как только они начнут мне по-идиотски улыбаться, заявят: «Бабулечка, вы не торопитесь, выбирайте, мы скидочку сделаем…» Вот именно в этот момент надо рогулю из пальцев сделать и заорать: «Панды конченые! Вы какого… мою доченьку отравили, суки рваные, век вам воли не видать, перо в бок, табуретку в задницу! Кто на базаре главный? Пусть сюда пилит, …недоделанный! Ответ держать перед моими пацанами будет! Чего глазья повыкатили? Не одна я приехала, с ребятами, ща свистну, всю вашу погань в дерьмо разнесут».
Я икнула.
– Мурлыся! От кого вы такое слышали?
– От Олежека, секретаря Витюши, – призналась Муза Алексеевна. – Парамонов чудесный мальчик, воспитанный. Папа у него профессор, мама переводчица с арабского. Олежек престижный институт окончил, симпатичный, прямо красавец. Даже шрам на шее его не портит, это он в лесу на ветку напоролся, давно, в девяностых.
– А-а-а, – протянула я, – тогда многие хорошо воспитанные мальчики любили в Подмосковье грибы собирать и травмы себе ветками наносили.
– Олежек замечательный, но гневливый, – продолжала Мурлыся. – Не подумай, упаси боже, что он когда-либо в мой адрес огрызнулся. Но секретарь курит, отвратительная привычка. Он с сигаретой выходит в сад и часто беседует по рабочим делам. Голос у него тихий, да у меня слух кошачий, память медвежья. Если кто Олежека разозлил, он всегда вот так говорит. Я его слова много раз слышала, запомнила. Сейчас только про доченьку фразу вставила. По-моему, очень убедительно получилось. Продиктовать тебе? Вместо меня в лавке озвучишь.
