цикады. Не было никакого «я», которое видит нечто отличное от «себя», только цикада и листик, и никого, кто бы смотрел на них, – и затем, что было еще более странно, появилось смутное чувство того, что цикада смотрит сама на себя! «Как это возможно? – задал вопрос голос, возникший практически ниоткуда. – Что это такое, боже мой?!»
И кто мог бы ответить на такой вопрос? Я не знаю. Я знаю только, что никогда этого не узнаю. И все же, что бы Это ни было, Оно продолжает спрашивать и тем удивляет Само Себя, ошеломляет Само Себя, полностью озадаченное собственным бытием, возникающим без всякой причины, не имеющим ни начала, ни конца, не зависящим ни от чего, кроме как от Ничего. Правда, что же Это Такое?!
У этих букашек, с которыми я делюсь этой изумительной Пустотой, есть свой ответ на этот вопрос, не имеющий ответа. «Давай, – как будто говорят они, – будь и занимайся своими делами».
Прямо перед Рождеством моя дочь попыталась покончить с собой, проглотив 150 болеутоляющих таблеток и запив их бутылкой водки. Когда она, уже в больнице, вышла из комы (ее нашла подруга, которая и вызвала скорую), то сказала, что была совершенно подавлена, поняв, что все еще жива.
Эта попытка была кульминацией трех лет депрессии, начавшейся со смерти ее брата (ее лучшего друга) и закончившейся в прошлом году крайне неудачным браком. Ее, все еще вынашивающую мысли о самоубийстве, друзья отговаривали посещать меня, уверенные в том, что это будет прощанием со мной. Но она все же приехала, и в какой-то момент нашего свидания, сам находясь в отчаянии, я решил показать ей эксперимент Дугласа «с указыванием». Не помню, чтобы я сказал ей, для чего он нужен; мне кажется, я описал это как игру или забавную странность.
Комната для свиданий в тюрьме обычно полна народу, столы находятся близко друг к другу, но я знал, что моя дочь готова попробовать все, что угодно. Поэтому я попросил ее указать на ближайший стул, обратить внимание на его форму, цвет, плотность, на ощущение того, что он – предмет, который находится где-то там. Затем она указала на свою ступню, обращая внимание на то, что она также была плотной вещью с цветом и фактурой. Она указала на свое колено, свое бедро, свой живот и, наконец, на свою грудь, останавливаясь и обращая внимание на форму и вещественность каждого из них.
В конце концов она указала туда, откуда смотрела, и я попросил ее развернуть свое внимание на 180 градусов и сказать мне, что она видит – не то, что она думает, что видит, не то, чему ее учили, а то, что она действительно видит в настоящий момент.
Она сказала: «Мой нос?» Я ответил: «Хорошо, неясные очертания носа. И что еще?» После паузы она озадаченно сказала: «Мое лицо?..». Я спросил: «А ты видишь свое лицо?» То, что произошло дальше, было одним из самых запоминающихся мгновений моей жизни – она замерла от удивления, а затем слезы буквально полились у нее из глаз, и она застонала, закрыв лицо руками, а когда она вновь посмотрела на меня, то сказала: «О Боже! Оно всегда было там!»
И это было началом, началом конца жизни, которая у нее не задалась. За последний год она потеряла свою прибыльную работу, жилье, машины – все, и теперь была бездомной без гроша в кармане. Вот как она описывает тот момент в комнате для свиданий:
«Я сразу это поняла! Это вернуло меня к тому, что я помнила, когда была ребенком. Как будто включили свет, и ко мне вернулся мой дар! Это „я“, которой было так больно, вовсе не была мной – какой фарс! До меня дошло, да еще как – такое невозможно было пропустить! Фонтан эмоций, слезы, мурашки – в тот момент было все!»
