На лике, схожем с мордочкой хорька,
Следы порока явно проступали.
Она ж, его увидев, не могла
И думать о молитвах и о Боге.
Улыбки, взгляда от него ждала,
Подай он знак – ему б упала в ноги.
А он женат, семьёй обременён:
Тремя детьми, супругою дебелой.
И не взглянул на бледный профиль он:
Позор – её. Ему какое дело?
…Гудели ноги, затекла спина,
Тяжёлый запах стлался от кадила.
Неслышно охнув, рухнула она,
Глаза в изнеможенье закатила.
И в сторону шарахнулся народ,
Испуганный внезапностью паденья.
И вопль раздался: «Ну, держись, урод!
Молись, поганец, о своём спасенье!»
К любовнику-хорьку метнулась тень,
И обернулась явь ночным кошмаром:
Упал он навзничь, не дожив свой день,
Сражённый точным ножевым ударом…
Без чувств лежала на полу она,
Врач трогал пульс, оттягивал ей веки:
«Тому бедняге помощь не нужна,
Душа его покинула навеки».
Визжали дамы, суетился врач
Над девушкой… Лицо закрыли трупу…
Рыдал в руках полиции палач —
Её братишка – юный, жалкий, глупый.
Взирал с иконы скорбный Божий лик,
В сердцах читая, как в открытых книгах:
Кто духом нищ, а кто душой велик,
Один – пречист, другой – в грехах-веригах,
Кто честь блюдёт, чьи помыслы грязны —
Ему открыты все людские тайны…
За всё ответят дщери и сыны!
И потому глаза Его печальны.
2012
