После южного города, в котором жила Мама, балтийская прохлада, робкое солнце, частые дожди и долгие прогулки по лесу представлялись ей большим счастьем. По ее словам, бесконечное море и движущиеся дюны делали ее пребывание у родных во всех отношениях замечательным.
Но не менее важным фактором, зовущим ее каждое лето в Юрмалу, было наличие в той самой семье Кристины. Это не девочка, как вы могли бы подумать, а большая белая собака, королевский пудель. Сама Кристина всегда вела себя в высшей степени достойно, была очень мила и доброжелательна (это определенно камень в мой огород).
Дом, в котором жили хозяева Кристины, был на четыре семьи, которые друг другу совсем не мешали. Две семьи имели квартиры на первом этаже, а две другие – на втором. Лестница, расположенная как-то хитро, сбоку, вела наверх, и соседи встречались только в саду, если хотели совместно выпить кофе, собрать цветы, покопаться в земле, пропустить рюмочку рижского бальзама, обменяться новостями и покататься на старых качелях.
Мама Эля, счастливая от того, что остается на весь день одна, с книгой и Кристиной, все больше привязывалась к пуделю, который очень ее любил, слушался на прогулке, никого не обижал и гостье тоже был рад. Думаю, ей эта компания тоже очень нравилась: все же это гораздо лучше, чем сидеть одной весь день взаперти.
Кристину иногда водили на стрижку, но и там она вела себя идеально, зубы не скалила и даже не пыталась укусить мучителей. И это определенно сравнение не в мою пользу: я страсть как не люблю, когда мои родные пытаются причесать меня, почистить уши, что уж тут говорить о чужих.
По словам Мамы Эли, иногда она с радостью отрывалась от книги и с удовольствием шла мыть полы, деревянную лестницу, вытирать пыль. Уже в детстве она вела непримиримую войну с грязью, даже на чужой территории, а Кристина ничем ей не мешала, деликатно расположившись на диване. Я, конечно, не могу похвастаться такой выдержкой и воспитанием. Швабре уже несколько раз доставалось от меня, хотя и мне перепадало потом тоже. А пылесос просто доводит меня до белого каления своим шумом и желанием заглянуть во все укромные уголки нашей квартиры.
Лично я думаю, что эта Мамина страсть к чистоте определенно родом из детства, если она уже тогда отмывала чужой дом с удовольствием, если даже сейчас помнит, как блестела отмытая деревянная лестница, а сама Мама была при этом очень счастлива.
Вечерами, когда хозяева возвращались домой, уставшие, но довольные, Маму Элю вместе с Кристиной выводили гулять то к морю, то к ближайшей речке, где росли кувшинки и ожидала своего часа чья-то лодка. Уж не знаю, кто из них был более счастлив, но они практически не расставались. Исключением являлась ночь. Уже тогда любовь Мамы Эли имела границы, и к себе в кровать собаку, даже такую идеальную, она не допускала.
Утром просыпалась от того, что кто-то не на страх, а на совесть вылизывал ей руку или ногу, показавшуюся из-под одеяла, и этот запах Мама носила с собой долгие годы, пока он наконец не выветрился и в Семье не появился я. Все же так, как пахнут собаки, не пахнет никто. И все попытки людей заставить нас благоухать цветочками или шоколадом я считаю насилием и предлагаю запретить законом!
Возвратившаяся домой Мама Эля по Кристине очень скучала. Так и огладывалась первое время по сторонам, надеясь наткнуться на влажный черный нос или коснуться ручкой мягкой белой шерсти с ее завитками. Дома маленькая Мама о собаке и не заговаривала: знала, что не разрешат. (Вспоминая Бабулю, я уверен, что она бы точно не разрешила). Но собаку, милую, добрую, понимающую, дарящую тепло и любовь, ей очень хотелось. Но молча. А потом, наверное, появились другие дела, учеба, дети, переезды, но Кристина продолжала жить в ее воспоминаниях как светлое, ничем не замутненное воспоминание о летнем отдыхе вместе с зеленым садом, любящей семьей и запахом огромных сосен, уходящих в небо.
