И наконец – и это главное – Алексея отметили на пленуме обкома партии, вскользь, в докладе, лишь упомянули, но отметили. Алексей и сам не ожидал подобного, не предполагал, что именно печать на какой-то период и определит его будущее…
Алексей вздрогнул – он так и не прочел в газете ни строки, – стукнула входная дверь, стремительно вошла Ада. Она резко остановилась и настороженно спросила:
– Ну и как?
– Никак, – спокойно ответил Алексей.
– Зачем звонили, спрашиваю.
– Вот этого я и не знаю.
– Ты – не звонил?
– И до трубки не дотрагивался. – Алексей усмехнулся, и это, видимо, возмутило её.
– Ты что Ваньку валяешь?! Не устраивай балаган!.. – И это на вибрирующей высокой ноте, так что Алексей даже брови вскинул от недоумения.
– Нервы надо беречь, Ада Аркадьевна. Нервы, говорят, не восстанавливаются… Ты знаешь, матриархата в моей семье не будет, – проговорил Алексей без нажима и поднялся на ноги: чистый, ухоженный, ладно и крепко сколоченный, с высоким челом, на четверть черепа уже облысевший, с проседью на висках – весь он излучал такой мощный поток энергии, воли, решительности и нерастраченного ума, что Ада за без малого пять лет совместной жизни впервые вот так до лягушачьего трепета оробела перед мужем. Это ведь такая носорожья бронированность, такой напор: двинется – и раздавит. И она ощутила себя настолько рахитически слабой, беспомощной и беззащитной, что слезы сами собой потекли из глаз. Она бросилась к Алексею со словами:
– Прости меня, прости, – и припала к его груди.
Он же взял ее за плечи, посадил на стул и строго сказал:
– Попытайся восстановить дословно телефонный разговор, дословно.
И Ада оценила его выдержку: о, как она его в этот миг ценила! Ада всю жизнь, впрочем, как и её родители, и её приятельское окружение, обожала деловых, энергичных мужчин. Сильному и властному она готова и обязана была покорно служить до скончания дней своих, лишь бы он оставался на поводке.
Казалось, любого мужчину, как тореадор быка, Ада была способна раздраконить, так что он, слепо выставив рога, пер бы напролом, но не куда угодно, а на указанную цель или уж по крайней мере по указанному направлению, и цель эту, и направление это Ада отлично знала, а если бы и забыла, то ей скоро напомнили бы об этом… Алексей, хотя и настойчивый, но близорукий, казалось, в любую минуту готовый смириться – и успокоиться или выставить рог – и тогда уж вслепую. И вот такая возможная неуправляемость нередко пугала её.
Ещё раз выслушав жену, Алексей спокойно снял трубку и попросил соединить с орготделом обкома партии.
– А теперь, Ада Аркадьевна, идите к себе – разговор не для женщин, – сказал он жене, и жена безоговорочно подчинилась – вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Забравшись с ногами на диван, Ада то хмурилась, то кривила в недоумении губы, пытаясь понять, а почему это она так умалилась. Да и ей ли робеть перед ним! А вот поди ж ты – оробела.
Ада ждала. Нет, она не прикладывала ухо к двери, но была настолько напряжена, что, казалось, слышала не только разговор за двумя дверями, но осязала и горячее дыхание мужа.
Наконец послышались шаги и в комнату вошел Алексей: и по его восторженно-алчному взгляду, и по надменному излому рта можно было понять всё. Ада и поняла, и только теперь действительно расслабилась. А он развел свои сильные руки и тихонько воскликнул:
– Ада! А ведь пора собирать вещи!
