Так было всегда, и она училась защищать себя сама. И, прежде чем поступить, так или иначе, задумывалась: «А понравится ли это маме? Будут ли родители довольны ею?»
Так продолжалось до самого зрелого возраста, даже став мамой, она не могла избавиться от этого.
По этой причине девочка долго стояла перед дверью времянки, не решаясь войти в тепло, пока её не увидела соседка. Папа был расстроен. Развешивая мокрые вещи, ласково журил Танечку; заботливо растирал ее замерзшее тельце; напоил горячим чаем с молоком и, уложив в постель, бережно укрывая теплым одеялом, просил не поступать так больше.
***
Лето в Туле никогда прежде не было знойным. Было солнечно, плавали по лазури неба огромные белоснежные причудливой формы глыбы облаков. Зато перед грозой, вдруг наступала тишина, а потом сгущались темно – синие свинцовые тучи, из неоткуда появлялся вращающийся столб пыли, накатывался рокот приближающейся грозы. Всполохи молний, видимые издалека, начинали рассекать небо, и тогда первые тяжелые капли вдруг выпадали из туч, стремительно неслись вниз и звучно с ускорением барабанили по листочкам, крышам, вбивались в пыль, вздымая ее вверх фонтанчиками. Ветер усиливался, раскачивая деревья: как от веера, движение воздуха усиливалась, и дождь водяной стеной выливался на землю, умывая все вокруг. Ураган был обычно кратковременной прелюдией, а потом просто шел проливной живительный дождь.
Мама почему-то панически боялась грозы и прятала голову под подушку. Это тревожное состояние передавалось и девочке, но, видимо еще не очень понимая, в чем дело, она просто жалась под мамин бочок, пережидая ненастье. Став старше, тоже стала ощущать неприятный холодок внутри, когда вздрагивала земля от продолжительного раскатистого рокота грома.
Однажды где-то вычитала, что есть поверье: если кушать пережаренную до черноты картошку, страх исчезнет. Правда, это было проблематично для нее, так как любила картошечку золотистую, с хрустящей корочкой, поджаренную на смальце искусной папиной рукой. Но чтобы побороть страх все-таки несколько «головешек» из его порции съедала. Сильно пережаренные ломтики, обычно, любил папа. Действительно помогло, как ни странно!!!
Лето сменила золотая осень, в начале своем, неизменно радовавшая бабьим летом, с разноцветьем цветущих астр и летающими в воздухе отливающими серебром паутинками. Вскоре воспеваемая поэтами пора блекла: деревья теряли свой последний лист; земля укрывалась пестрым покрывалом, готовясь к холодам. По утрам изморозь серебрила нежной сединой пожухлую траву, а лужицы – тонкой пленкой льда. Правда, это убранство еще исчезало, как только скупо пригревало солнышко.
Последний месяц осени наводил на всех тоску: рано темнеет, по небу ползут низкие тучи, не в состоянии удерживать в себе моросящие дожди вперемешку с колючими льдинками, секущими лицо; студеный ветер пронизывал одежды на прохожих; разрушая труд дворников – ворох опавших листьев и кружил с ними вальс – Бостон. «Листья желтые над городом кружатся, тихим шорохом нам под ноги ложатся», – так происходит во все времена.
Однажды утром, открыв глаза, понимаешь, что за окном как-то светлее. Вскакиваешь, кутаясь в одеяло, и к окну. А там белым – бело. Зимушка – зима пришла: на душе праздник.
Так все и было в Таниной памяти. Еще и эту зиму проживет она с родителями на том же домике и на той же улице. Почему акцент на этом? Да потому, что долго ведь нигде не задерживались!
