Они подойдут ко мне.
И убьют.
Дверь полицейского управления открылась, и из нее вышел Мануэль Рамирес.
Льюис Стивенсон и его собеседник мигом умолкли. С такого расстояния я не смог разглядеть, знакомы ли между собой Мануэль и лысый, но мне показалось, что он обращается только к своему начальнику.
Я не допускал и мысли о том, что Мануэль – добрый сын Розалины, безутешный вдовец Кармелиты и любящий отец Тоби – может быть вовлечен в какой-либо заговор, а тем более участвовать в убийстве и гробокопательстве. Мы не знаем окружающих нас людей. Не знаем их по-настоящему, пусть даже нам кажется, что мы видим их насквозь. Почти любого человека можно сравнить с темным колодцем, в глубинах которого плавают тысячи разрозненных частиц, влекомых неведомым течением. Но я мог прозакладывать свою жизнь, что кристальное сердце Мануэля не способно на предательство.
Однако, рискуя своей жизнью, я не имел права рисковать своим другом. Если бы я позвал Мануэля и попросил его обыскать или арестовать фургон для проведения тщательной экспертизы, я тем самым подписал бы ему смертный приговор. Мой уже был подписан.
Стивенсон и лысый вдруг резко отвернулись от Мануэля и принялись обшаривать глазами автостоянку. Я понял, что он рассказал им о моем телефонном звонке.
Согнувшись в три погибели, я отполз еще глубже в темноту, царившую между фургоном и грузовиком службы водоснабжения. Оказавшись позади фургона, я попробовал разглядеть его номерной знак. Обычно я избегаю света, а вот теперь жалел, что его недостаточно.
Я лихорадочно шарил пальцами по номеру, пытаясь на ощупь разобрать выдавленные на нем цифры, однако азбука Брайля была мне незнакома, а времени было в обрез. Меня могли обнаружить в любой момент.
Если не Стивенсон, то лысый уже наверняка шел по направлению к фургону – в этом я не сомневался. Он подходил все ближе. Лысый мясник. Похититель трупов. Любитель вырывать глаза.
По-прежнему согнувшись, я заторопился обратно тем же путем, каким оказался здесь, – между рядами легковушек и грузовиков, выбрался на аллею и побежал, пригибая голову и укрываясь за мусорными баками, чуть ли не ползком пересек Дампстер, миновал ее и завернул за угол. Теперь увидеть меня от муниципального здания было невозможно. Я выпрямился в полный рост и побежал сломя голову. Я пластался, как дикий кот, скользил, как сова, как ночная тварь, размышляя тем временем, удастся ли мне до рассвета найти надежное убежище или, подобно сухому листку, придется скорчиться и обуглиться под жаркими лучами солнца, встающего из-за холмов.
Пораскинув мозгами, я решил, что не подвергну себя опасности, если загляну домой, но задерживаться там надолго было бы непростительной глупостью. Полицейские не хватятся меня еще минуты две, затем подождут еще с десяток минут, и лишь потом шеф Стивенсон сообразит, что я видел его разговаривающим на автостоянке с лысым убийцей, похитившим тело моего отца.
Но даже тогда они вовсе не обязательно отправятся ко мне домой. Я не представлял для них серьезной угрозы, и вряд ли они опасались меня, поскольку в моем распоряжении не было никаких доказательств того, свидетелем чего я невольно стал.
И все же эти люди были полны решимости прибегнуть к самым крутым мерам, чтобы ни единое – даже малейшее – свидетельство об их непостижимом заговоре не просочилось наружу.
Отпирая входную дверь и входя в дом, я полагал, что Орсон уже поджидает меня в прихожей, однако его там не оказалось. Не появился он и после того, как я громко позвал его. Если бы пес находился в дальних комнатах и бросился ко мне, я услышал бы шлепанье его большущих лап по полу, но в доме царила тишина.
