– Но я ведь живу с тобой, – говорил я.
– Со мной, – соглашалась Ханна.
– Тогда спой.
И она пела. У нее был красивый голос:
Воют волки в тишине,
Тихо плачет кот во сне,
Конь храпит, и стонет слон,
Снится им печальный сон.
Снится темная вода,
Снится горькая беда,
На холодном берегу
Звери спят, а дни бегут…
– Ты ведь не отдашь меня в интернат? – спрашивал я.
– Не отдам, – говорила Ханна.
– И мы с тобой всегда будем вместе?
– Так не бывает, родной, – говорила Ханна.
Она не называла меня по имени – позже я понял, почему: оно пугало ее, оно заставляло ее заглядывать в пропасть, в ничто, в белую пустоту, обведенную черным кружочком… Она не называла меня Зеро. Она называла меня просто – Родной.
– Почему? – хныкал я. – Почему бы нам не быть всегда вместе? Ведь мы же бессмертные? Давай мы просто договоримся: когда кто-то из нас умр…
– Родной!
– Я хотел сказать, когда кто-то из нас временно перестанет существовать, то другой потом просто отыщет его, и все останется как раньше.
– Так не бывает, Родной, – качала головой Ханна.
Так не бывает. Она оказалась права. Я не верил в ее правоту, пока Эф не согласился свозить меня к ней. Толстая девочка, в которую она превратилась, оказалась мне совсем не нужна. Я ей тоже совсем не нужен.
Никто никому не нужен, дружок. Ничего, что я называю тебя «дружок»? Надеюсь, ты не сочтешь это фамильярностью? Ведь, в конце концов, я обращаюсь к себе самому. Или вообще ни к кому не обращаюсь…
– Скажи, что ты меня любишь, – просил я Ханну.
– Не стоит, Родной. – Она сразу вся как-то сжималась.
– Почему?
– Я уже говорила тебе. Живущий полон любви, и каждая Его частица в равной степени любит другую.
– Значит, ты любишь меня?
И она говорила:
– Да.
А потом добавляла чуть слышно:
– Я люблю тебя так же, как любую другую частицу Живущего.
– Ты любишь меня так же… так же, как сумасшедшего Матвея, который ходит по улице и кричит?!
Она молчала. Я злился.
– Скажи, что ты любишь меня больше всех!
Она молчала.
– Тогда пой.
И она пела:
На холодном берегу
Звери спят, а дни бегут.
Дни бегут, приходит ночь,
Мы не можем им помочь…
В тот день, когда я видел ее в последний раз, в тот день, когда Ханна шла на свой последний Фестиваль, она сказала, чтобы я ложился спать без нее. Она сказала, что придет слишком поздно. И поэтому споет мне песню заранее.
Дни бегут, приходит ночь,
Мы не можем им помочь,
Для котов и для овец
Приближается конец…
Только ты спокойно спишь,
Мой Живущий, мой малыш,
Улыбаешься во сне,
Потому что смерти нет.
– Смерти нет! – бросила она, выходя.
– Смерти нет! – ответил ей я.
– Я люблю тебя, – сказала она. – Я люблю тебя больше всех.
Ей было тридцать четыре.
Еще целый год она была вправе посещать зону Воспроизведения на Фестивале Помощи Природе. Репродуктивный период официально завершается в тридцать пять.
Еще одиннадцать лет она не получала бы сообщений из районного Центра по Контролю за Численностью Населения с мягкой рекомендацией посетить зону Паузы. Такие сообщения начинают приходить в сорок пять.
Еще шестнадцать лет она не получала бы сообщений из районного Центра по Контролю за Численностью Населения с жесткой рекомендацией посетить зону Паузы. Такие сообщения начинают приходить в пятьдесят.
Еще двадцать шесть лет она могла бы прожить до принудительной Паузы. Такая мера применяется к тем, кому исполнилось шестьдесят и кто не хочет добровольно выполнить рекомендацию.
Еще целый год она была вправе посещать зону Воспроизведения на Фестивале Помощи Природе.
