– Как ты теперь смело и красиво говоришь, а почему же так долго скрывал свои убеждения, занимая ответственную должность? Делал карьеру, Ай Си аШ 190169?
– Я занимался любимым делом – изучал и преподавал историю человеческого сообщества, его движущие силы, идеи, доктрины, и тех, кто за всем этим стоит. А своё несогласие с насаждаемыми обществу и каждому человеку в отдельности лживыми «ценностями» выражал всегда. Хотя раньше это делал в очень узком кругу. И причина этому банальна – мне также знакомо чувство страха. Было… знакомо.
Сатрап издевательски спросил:
– А теперь это чувство сильно притупилось или ты его совсем потерял? Вы подумайте, потерял чувство страха?!
– Не совсем, – спокойно ответил Ай Си аШ. – Я просто нашёл в себе смелость это мерзкое чувство победить, ибо только трус боится собственного страха. А вот чтобы найти в себе смелость для борьбы с ним, тут нужен очень сильный помощник. Такой помощник, в сравнении с которым Император – букашка.
– И кто же твой могущественный помощник?
– Только Бог, и никто более.
Ай Гэ Ли вспылил:
– Замолчи, несчастный! Как ты смеешь нам такое говорить?! На Земле бог один – наш Величайший и Мудрейший Император! Только он достоин поклонения и почитания! – И вдруг резко успокоился, видя, что со стороны важных особ гневной реакции не следует. По крайней мере, он сделал то, что должен был сделать. – Вот эта дурацкая тяга к проповедям и ораторству и погубила тебя, глупец. Впрочем, вы оба, – сатрап указал на Ай Си аШа и Ви Са Ше, – поплатились за свои длинные языки. И ведь не станете отрицать, что первое время мы пытались наставить вас на путь истинный: предупреждали, проводили разъяснительные беседы, штрафовали, наконец. Ни разу даже не подвергли общественной обструкции и не посадили в тюрьму. Но вы, умные люди в своём роде, не вняли голосу разума, а ваши последующие действия вынудили нас принимать жёсткие меры. Что вам мешало одуматься и вернуться к обычному, нормальному образу жизни?
– Исключительно – совесть, – ответил Ай Си аШ. – Когда духовное и мыслящее творение Божье превращают в тупое и послушное животное и, сгоняя в стадо, управляют не только поступками, но и мыслями, которые ещё не окончательно иссохли, я не могу назвать это образом жизни настоящего человека. Это биологическое, первобытно-примитивное существование. В людях уничтожили истинную веру в Бога, заменив её поклонением, может быть, гениальному, но очень коварному демону. Почему я должен держать у себя в доме его портрет, если я этого не желаю? Почему я должен преклонять колено перед каменным истуканом? Да хоть бы и не каменным! Я отказываюсь это делать!
– Вот поэтому ты здесь, а не на своей кафедре и не в семье, где твоими жизненными спутниками были спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. А теперь, за свои идиотские духовные проповеди и за то, что посмел запихнуть портрет Великого Императора в чулан, ты навсегда исчезнешь с лица Земли. А моё напутствие будет таким – туда тебе и дорога!
Члены комиссии по-прежнему хранили молчание, лишь слушали и наблюдали. Ай Гэ Ли, показывая бывшему историку, что разговор на этом закончен, демонстративно повернулся к тому спиной и сделал шаг к коротко стриженному. В очередной раз заглянув в планшет, поднял голову и зло посмотрел шатену в глаза, испепеляя полыхающей яростью.
– И если те двое, – сказал он, сверля бунтаря взглядом, – за свои преступления заслуживают пожизненного порицания, но с правом на публичное покаяние и с надеждой на милость нашего всемилостивейшего Владыки, то ты, Се Ро Че номер… плевать мне на твой номер, на твои буквы и на тебя лично! Ты сполна и без вариантов заслуживаешь единственно верного наказания – смертельного порицания без права прошения о помиловании. Ты как осмелился, бесстыжая и наглая твоя рожа, решиться на такое страшное злодеяние? Это же надо было додуматься – пытаться свергнуть самого Великого Императора?!
