– Прошу меня называть по имени – отчеству. Думаю, правила вежливого обращения друг к другу Вами еще не забыты?
– Их я стал забывать за ненадобностью. Причем здесь форма общения? Я рассказал все, что знал. Чего не знаю, говорить не буду и подписывать тоже.
– Вы же видите, я протокола не веду. Итак, Вы оказались в харьковском поезде по причине поиска семьи. А кто Вам сказал, что искать надо в этом направлении?
Иволгин похолодел. Они что знают о проживании семьи в Эстонии? Неужели Вольдемар засветился в чем-то и потащил за собой жену, сына, тещу?
– Сергей Семенович, в те лихие годы жизнь в столице немке по происхождению, жены царского офицера, могла завершиться у первого матросского патруля. Направление одно – на юг под крыло армии Деникина, затем в Крым к Врангелю, далее в эмиграцию и уж потом полная неизвестность.
– Если бы Вы добрались до Ростова, вступили бы в Добровольческую армию?
– Да, а куда было деваться? В противном случае расстрел, что здесь, что там.
– И воевали бы на стороне белых?
– Сергей Семенович, скажу нет, буду выглядеть идиотом. Не хочу, ох, как не хочу изображать из себя того, кем не являюсь.
– А когда все улеглось, не искали семью?
– Когда все улеглось, у меня уже была вторая жена. Знаете, как тяжело привыкать к мысли, что ты неполноценный, с одним глазом? А потом нашлась работа по душе. С лошадками оттаял, стал забывать все плохое. Как же я благодарен этим божьим существам.
Новый экзекутор делал какие-то записи в своем блокноте:
– Знаете, Иван Алексеевич, мне было приятно с Вами познакомиться. Не против, если встретимся еще раз?
– Звучит как издевательство. Куда мне деваться-то?
– Дежурный….
Следуя по коридору, Иволгин размышлял: «Сергей Семенович, наверное, годился бы ему в сыновья». И снова кольнуло где-то внутри: «Как там мой Сашка? Кем стал? Счастлив ли?». «Образованность опера, его воспитанность, умение обращаться с людьми, находящимся в полной от него зависимости, формировали благосклонное к нему отношение. К портрету опера можно добавить его мужественный вид, высокий рост, военную выправку и физическую развитость. Похоже научились в НКВД подбирать и готовить кадры. Подобное впечатление на меня производили контрразведчики той старой Царской армии».
Иволгин оглянулся и со страхом подумал: «За такое сравнение можно без суда и следствия схлопотать десятку без права выхода на свободу».
Когда Иволгина привели в камеру, первым к нему бросился циркач. Вопросы касались одного:
– Что нового?
Монах приблизился чуть позже со словами:
– Вижу озадачен, не знаешь, что и предположить. Ладно, доставать тебя не буду. Уляжется все, тогда и поговорим.
Но поговорить не пришлось, ночью вошел конвой и приказал Иволгину идти на выход с вещами.
В новой камере сидельцев не было. Стояло две кровати и одна тумбочка. Все было основательно привинчено к полу. Последнее заставило Иволгина немного испугаться. Но хладнокровие – черта, неоднократно выручавшая его из беды, вернула правильное направление мысли. Если бы хотели расстрелять, вытащили бы из той камеры. Он же не император Фридрих, чтобы вести с ним какие-то игры.
Вернувшись к личности дознавателя, Иван еще раз восстановил детали его поведения: обороты речи, манеру держаться. Никакого сравнения не было с охранителями нового порядка, которых он встречал ранее и о которых много слышал от знакомых. Мысли прибежали из далекого прошлого. Похожего офицера он знал в былые времена. Тот служил в разведочном отделе и славился талантом водить противника за нос. Судя по всему, Сергей Семенович разведчик и опытный агентурист. Но чем он, бывший офицер, бывшей армии, бывшей империи, немолодой инвалид может быть интересен разведке. Если считать по-старому, то он деклассированный элемент и в лучшем случае разночинец. Получается, что дело не в Иволгине. Неизвестно, чем занимается Вернер. Эстония издавна служила подмастерьем у Германии. В конце концов Иван запутался в своих рассуждениях и незаметно для себя заснул.
