И на этот раз от странно-притягательной и в чём-то сказочно-фантастической картины представления спящей красавицы в своём метафорическом хрустальной гробу. А если отбросить в сторону всё это наслоение художественного вымысла и фантазии, которые в качестве защитного механизма возникли в моей голове, то я увидел девушку, одну-одинешенькую (так мне она охарактеризовалась), лежащую на разделочном столе.
И оказавшись так для себя неожиданно один на один и лицом к лицу с девушкой и этой картиной спящей красавицы, которую в отличие от оригинала, как мне тогда думалось, одним неосторожным движением можно разбудить, – а вот что в ней разбудишь, нескончаемую ярость или бесконечную к тебе любовь, то кто знает, – я и не мог пошевелиться, не понимая, как мне дальше себя вести и действовать. Правда, стоять на одном месте и ничего не делать это точно был не выход из создавшегося положения. И я всё-таки решился и выдвинулся навстречу своей судьбе (так мне иносказательно сейчас виделся любой свой шаг) в лице этой девушки.
– И знаешь, что первое я увидел, подойдя к столу с ней буквально в упор? – а вот это было несколько неожиданно для Ильи, к кому и относился этот вопрос Константина. И, естественно, и откуда он может это знать. Что он и показывает, пожимая плечами.
– Я увидел на её языке, который она так дерзко, несмотря на своё подчинение так сложившимся обстоятельствам, показывала тому, с кем она никогда не смирится и не подчинится его воле, вот этот предмет, обол. – С проскальзывающей грустью в тоне своего голоса сказал Константин, крутя обол в руке. – И мне вдруг до чего стало легко и радостно при виде такой её борьбы за себя и дерзости поведения, с вызовом тому, кто всеми своими силами пытается её убедить в подвластности своего предназначения внешним обстоятельствам, даже на пути к своему последнему пункту назначения, который она не собирается считать окончательным, что я подмигнул этой спящей красавице, теперь понятно, почему она с такой долей туманности в своих глазах на меня смотрела – она в себе предполагала загадку, а мне нужно было её разгадать.
Ну а я, под воздействием всего того, что меня при виде этой красавицы вдохновило, забыл о всей своей серьёзности и тех намерениях которая она предполагала, приведя меня сюда, чтобы взглянуть в глаза смерти и найти для себя ответы на волнующие меня вопросы, теперь задавался совсем другими вопросами. – И что всё-таки это значит? – с той же насмешкой над судьбой, которую сейчас демонстрировала эта девушка, задался я этим вопросом к ней. – Кого ты хочешь вывести из себя? Хотя подожди. – А вот это уже чересчур и несколько кощунственно было с моей стороны говорить в её сторону. Куда ж она уйдёт в её то положении. Если, конечно, не учитывать её несогласие со своим предназначением не ею выбранным, и её непрекращающуюся даже после смерти борьбу за свою самостоятельность быть собой. Это всё видимо и меня наполнило новым пониманием себя и своей жизни, и переформатировав меня в раз, теперь заставило так запанибратски обращаться с тем, с кем по их определению не шутят, как я о них думал до встречи с этой девушкой.
– Так это твой обол. Плата лодочнику Харону за свой провоз через Стикс. – Догадался я. – И почему во рту, а не на глазах? – с необъяснимой радостью в себе обратился с этим вопросом я к незнакомке. И, конечно, отвечать на этот вопрос вслух именно мне, но при содействии вида лукавства и задиристости в незнакомке. – Во-первых, чтобы самой не проболтаться, где лежит плата за проезд, а во-вторых, так наиболее безопаснее. Какой дурак решит сунуть свой палец в рот девушки. – А вот здесь эта загадка Константина была раскрыта, перебившим его на полуслове Ильёй, заявившим с насмешливой иронией следующее:
