– Я бы сказал жестоко. – Ответил Илья.
– Жалость прерогатива эгоцентризма. – Контраргументировал Герострат.
– Что? – Илья не понял озвученной аналогии Геростратом.
– Всё именно так. – Как само собой разумеющееся говорит Герострат. – Человек существо рефлексивное и ассоциативное. Где его рефлексы есть реакция на внешний раздражитель, – интересное всё-таки понятие, – сделал оговорку Герострат, – но под контролем аналогового центра ассоциаций, своего рода программ и алгоритмов действий при различных жизненных ситуациях. И человек при оценке своих ответных действий всегда отталкивает от самого себя. И твоя проявленная в его сторону жалость имеет всё те же корни твоего эгоизма. Ты в первую очередь жалеешь самого себя, глядя на него и ассоциируя себя с ним. И так во всём и везде. Ну а объективность, как инструмент взвешивания требует от тебя полной отстранённости от самого себя. И это добивается путём атрофирования чувств. – Здесь Герострат делает остановку уже буквально и не только на словах, поворачивается к Илье, и после небольшой паузы, спрашивает его. – Ну а теперь, зная всё это, ответь прежде всего себе на вопрос: Хочешь ли ты и дальше искать справедливость?
Что и говорить, а Илья оказался, как он сам и чувствует, не в стандартной для себя ситуации и при том, крайне для себя сложной. И как ему ещё догадывается, то в чём-то похожей на ловушку. Где его поймали как раз на чувствах, которые для него есть проявление жизни человека. А этот тип вон как всё перекрутил, доказывая вполне убедительно, что наличие в человеке чувств, не даёт ему возможность быть к миру жизни объективным и с его-то внутренней побудительностью к собственной субъективности требовать от мира справедливости слишком самонадеянное, связанное с гордыней желание. И здесь нужно либо отказаться от самого себя, что даёт твоя чувственность, либо не требовать от жизни справедливости.
– Я хочу в этом разобраться. – Говорит такое Илья, кому внутреннее упорство не даёт отступить. И что-то такое видимо предполагал в нём Герострат, в губах язвительно усмехнувшийся, и проговоривший. – Тогда до встречи.
– До встречи. – Несколько озадаченный, растерянно проговорил Илья, не совсем понимая, что этим хотел казать Герострат. А тот со своей стороны считает, что он достаточно понятливо всё разъяснил Илье, и на этом можно расстаться. Куда он и собрался сейчас направиться. Ну а Илья, видя такой исход этой неожиданной и не всегда понятливой для него встречи, пока Герострат не ушёл, пытается напоследок выяснить у него то, что он вообще не понял.
– И когда? Где? – вопрошает поспешно Илья. Герострат, уже было повернувшийся спиной к Илье, таким образом остановленный им на своём уходе, поворачивается в пол оборота к Илье, внимательно на него смотрит, и говорит. – Ты это знаешь. Как знаешь и то, что мы обязательно встретимся. – И на этом ставится точка в этом разговоре, и Герострат начинает постепенно удаляться и теряться в фокусе зрения Ильи, не сводящего с него своего взгляда до того момента, пока в его глазах не начинает рябить.
– А вот это уже реально… – одёрнувшись головой от своего спросонья, сидя на кровати, проговорил Константин, глядя на свою руку с конвертом в ней, доставленный ему курьером, – странно, – делает вот такое добавление к сказанному Константин и смысл им сказанного кардинально меняется.
