Нести вёдра – очередь Изы.
– Слушай, не думала, что так тяжело! – спустила она с плеч ношу.
Лезу опять под коромысло. Нести по широкой тропинке легче, но, оступившись, упала и едва не пролила драгоценную жидкость – Иза подхватила вёдра.
На дело и баловство ушло больше часу, зато какая получилась тропинка! И когда мама отправилась по воду, похвалила именно за неё:
– И быстрее, и легче. В другой раз проложите вначале тропинку, затем папа начнёт носить воду.
Няня проболела всю зиму. Начинали слезиться ручейки – бабушка не поправлялась. Ждала нас с занятий, интересовалась, как прошёл день. Улыбаясь бескровными губами, смотрела неотрывно, точно видела в последний раз, и напряжённо слушала.
– Учись, Тоня, ты способная. Выучишься – учительницей станешь, только от Бога не отрекайся. Пусть учитель в школе говорит, что хочет, а ты знай – Бог есть.
– Конечно, няня! – соглашалась я. – Выздоравливай, не переживай! Я только проверить хотела…
– Не надо проверять, грех это. Он за нами наблюдает и принимает решение, какую определить… после смерти судьбу – рай… или вечный огонь.
Ей трудно было говорить.
– Отдыхай, больше не буду тебя огорчать.
Без няни уходило детство, и тяжёлая, суровая действительность становилась ещё тяжелее, способствуя нашему преждевременному взрослению, В начале апреля появился в доме фельдшер. Выйдя из горницы, он безжалостно сообщил, что она не жилец.
– Самое большее, протянет два-три дня.
Мы плакали, просили Бога помочь, но чуда не случилось. Через два дня после визита фельдшера я после занятий нашла в дверях горницы маму с Изой, они в растерянности смотрели на больную.
– Что? – рванулась я, бросила на скамейку портфель, но мама приложила к губам палец.
Услыхав мой голос, няня оживилась, приоткрыла глаза, едва заметно протянула руку.
– Нельзя! – дёрнула меня к себе мама.
Я взглянула на неё, не понимая.
– Умирающий может задавить человека, – шёпотом пояснила она.
Бессильная рука няни опустилась, губы чуть слышно прошептали:
– Пусть подойдёт.
Но мама не отпускала – я долго не могла ей этого простить.
Няня умирала. Голова оставалась повёрнутой к нам, лишь тело чуть-чуть дрогнуло. Мы подошли к умершей, по-прежнему держась за руки. Я заплакала навзрыд, Иза вторила потише, мама поправила мёртвой голову, закрыла ей глаза и ладошкой просушила свои. Через годы я спросила её, совсем уже старенькую:
– Зачем тогда ты так поступила?
– Я часто вспоминала эту сцену и поняла, что была не права, прости.
Позвали соседок. Мёртвую обмыли, одели в подвенечное платье, на голову натянули веночек из маленьких цветочков, покрытых воском. Привезла она всё это из Мариенталя и завещала так себя хоронить: «Я не вен-чаная, обвенчаюсь с Богом…»
Увозили её утром, торопились – вернуться с кладбища надо было по морозу, пока лёд на реке был ещё прочен. Гроб стоял на санях, возчик погонял убогую лошадку, человек десять понуро шло за санями.
Няня проведала меня через девять дней.
С ощущением счастья иду в школу. Спускаюсь в яр, на дне которого весенние воды вымывали глубокие ямы, и в одной из них вижу по пояс няню в белом. Она протягивает ко мне руки-крылья, и я с радостью бросаюсь к ним:
– Мутер! Голубушка! Я соскучилась! Ты куда девалась?
Няня уже близко! Я скоро обниму её! Подбегаю и – о ужас!.. Няня, приседая, постепенно исчезает… Становлюсь на колени, смотрю вниз – няни нет!
– Ты почему?.. – и, не успев крикнуть «прячешься», проснулась.
