– Пилю я во дворе госпиталя дрова. На крыльцо выходит врач в белом халате, подзывает. Положил пилу. Поднимаюсь на крыльцо. Он заставил снять рабочую одежду, дал халат и повел в операционную, а там немецкий хирург пытается спасти нашего военнопленного от гангрены на ноге. В общем дали мне специальную медицинскую пилу и пилил я кость нашему выше колена. Так хреново мне стало, что когда вышел на улицу, то меня вырвало. Непонятно чем, ведь ели мало, постоянно голодали. Другим жилось лучше, им помогал Красный крест. А ведь от него отказался не Гитлер, а Сталин. Объявил на весь мир, что пленных у нас не будет, а нас там, говорят, в немецких лагерях было миллионов пять, а вернулись на родину, может от силы два, остальные погибли или остались там на Западе. Сталину многие не верили, и не захотели возвращаться.
Плен всем им мешал жить в самом демократичном и человеколюбивом советском обществе и в течение лет двадцати пленом при случае их попрекали. Моего отца и того больше, поскольку он к пенсии вырос до главного технолога завода. Из-за того, что был в плену, при Хрущеве, в Москве его вычеркнули из списков награжденных орденом Красного Знамени, а при Брежневе трижды снимали с должности из-за беспартийности.
Слава Богу, всем им Господь подарил здоровых детей и годы жизни, которые прошли они все достойно. Отец мой прожил 87 лет. Пережил его только Иван Щекотько. Был он в храме на отпевании отца. На поминках встал с рюмкой в руке долго собирался, наконец дрожащим голосом сказал: «Анатолий, …как же тебя всю жизнь унижали! Как ты это терпел?». Заплакал и сел.
Теперь самый раз вспомнить о моей жизни в доме на улице Советской, и соседях, которые меня тогда окружали. Двадцать лет прожил я в маленьком двухэтажном доме, а двор наш был сформирован тремя такими домами. Определенно, что каждая семья, проживавшая в нашем доме, была по-своему оригинальна и интересна. И что странно, сейчас, кажется, и, пожалуй, даже я уверен в этом, что разношерстность семей в домах была совсем не случайной. Конечно, я далек от мысли, что кто-то на местах специально думал, как посильнее перемешать людей. Однако то, что все-таки это чиновниками делалось на уровне подсознательном, где работал мощный инстинкт самосохранения, было несомненным. Ведь что удивительно, не только в нашем доме, но и во всех соседних было определенное отчуждение семей друг от друга. И причем отчуждение естественное, а совсем не случайное. Все люди в нем были из разных прослоек общества, с абсолютно разными интеллектами и, конечно, интересами. Имело место еще одно расслоение людей, которое было присуще только социалистическому обществу Советского Союза, самому передовому в мире обществу, как утверждали его лидеры. Ущемлены в правах были больше двух миллионов мужчин бывших во время войны в плену, ну и конечно те, у кого не было партийного билета в кармане. Вот так и жили, в одной квартире хозяин умный, с руками и головой, но был в плену и беспартийный, а в соседней пьяница и дурак, но в плену не был и коммунист. Власть же людей оценивала по анкетам, а не по делам, и второй всегда имел преимущество перед первым. А ведь со стороны казалось, что все живут одной семьей и одними интересами. Во дворе, например, бегают дети, и все присмотрены дворовыми бабушками, которые прекрасно знают, какой ребенок чей. Гармония, однако, эта была только на уровне маленьких детей и бабушек. На уровне взрослых – дисгармония полная.
