Жизнь и смерть как личный опыт. Реанимация. Исповедь человека, победившего приговор врачей - страница 3

Как тут не вспомнить мудрое высказывание итальянского писателя Николо Макиавелли, заметившего еще в XV веке, что «тяжелую болезнь в ее начале легко вылечить, но трудно распознать. Когда же она развилась и усилилась, ее легко распознать, но трудно вылечить». Печальную аксиому подтверждает и медицинская статистика. По данным американских врачей, поздняя диагностика приводит к летальным исходам в 65 % случаев. К сожалению, в нашей стране достоверной статистики как по этому вопросу, так и по многим другим просто нет.

Два часа ожидания в очереди в приемном отделении больницы проходят как пытка. Мне становится заметно хуже, сопровождающий врач нервничает, но незыблемый порядок изменить нельзя. Еще час проходит в многочисленных осмотрах специалистов различного профиля, завершающихся вердиктом: «Нет, не наш больной».

По закону подлости лишь последний из них, стоматолог, устанавливает наконец диагноз. Звучит он как смертельный выстрел – «сепсис». А ведь для этого нужно было лишь заглянуть в рот, где к тому времени образовался второй «язык».

Заболевание страшно тем, что гноеродные микробы прорывают защитный барьер, попадают в кровь и распространяются с кровотоком из местного очага воспаления во все ткани и органы больного.

Необходима операция в специализированном хирургическом отделении. Такие отделения есть только в двух московских больницах. И мы снова в течение двух часов «мчимся» по забитым пробками улицам на другой конец города. Забегая вперед, скажу, что по оценке специалистов подобному больному в случае несвоевременной помощи оставалось жить от силы 10–12 часов.

Сказать, что я чувствовал себя плохо, – значит ничего не сказать. Когда мы наконец добрались до больницы, дойти до приемного отделения я смог уже только с помощью сопровождающего. Каждый шаг давался с таким трудом, что, казалось, я шел не по ровной поверхности, а поднимался в крутую гору.

После рентгена, давшего возможность хирургам планировать операцию, меня осматривали и другие специалисты – требовалось их заключение о готовности пациента к операции.

Несомненно, они прекрасно понимали, что шансов остаться в живых у меня было мало. Но вместо того чтобы морально поддержать больного, глядя обреченному человеку в глаза, они заводили разговор о материальном вознаграждении. И были очень разочарованы, узнав, что в больницу я приехал один и без денег.

Надо отдать должное, это не касалось хирургов, озабоченных сложностью предстоящей операции. Они сразу оценили тяжесть положения и не давали никаких гарантий на благоприятный исход. Так, во всяком случае, было заявлено младшему сыну, когда он приехал в больницу.

Вполне естественно, после длительного «катания» по Москве и здоровый человек почувствовал бы себя утомленным. Что уж говорить о больном? Но когда я попросил отложить операцию на завтра, мне довольно откровенно объяснили, что счет идет на минуты, а не на часы. И готовить меня к операции начинают немедленно, да к тому же в реанимации.

Такое решение диктовалось ухудшающимся на глазах состоянием пациента. Увеличивающиеся флегмоны (острое гнойное воспаление подкожной клетчатки) пережимали слюнные железы и одновременно затрудняли дыхание. Поэтому еще до операции я мог либо захлебнуться слюной, либо задохнуться и тогда спасти меня могли бы только в реанимации. По озабоченным лицам медсестер и анестезиолога я начал догадываться, что дела мои плохи. Но насколько плохи, еще не понимал.