Жизнь и судьба инженера-строителя - страница 67

Наш математик, Моисей Львович Хейфец, маленького роста, с добрым лицом, с растрёпанными седыми волосами и всегда в перепачканном мелом пиджаке; на столе у него всё разбросано, весь стол в крошках мела; если кто шумел в классе, он поворачивался от доски и несколько раз подряд спрашивал: «Что такое, что, что такое, что?», это очень забавляло нас; был он рассеянным до такой степени, что мог не заметить исчезновения со стола классного журнала, в котором «смелые» ребята переправляли двойки на тройки; когда он просил дневник, чтобы вписать туда двойку, ребята говорили, что дневник забыли дома, и он легко верил мнимому раскаянию лукавых учеников; математика давалась мне с трудом, требовала сосредоточения и напряжения, которых не хватало; не знаю, как другие, а от меня в те годы такое отскакивало; я был забронирован от этого мыслями о спорте, сначала о футболе, позже – о волейболе и баскетболе, да ещё добавлялась лёгкая атлетика.

Начальная физика, которую вёл фронтовик Полянский, мне очень нравилась, т.к. большой новый физкабинет был прекрасно оборудован всеми необходимыми приборами; во времена «борьбы с космополитами в СССР» нас заставляли вычёркивать имена зарубежных учёных, даже давно умерших: например, в описании закона Джоуля-Ленца вычёркивали Джоуля, оставляя только «российского» Ленца; позже в девятом классе появилась в школе приехавшая из Одессы Рахиль Григорьевна Зигельбойм, которая стала преподавать физику и астрономию; это была выше среднего роста черноволосая женщина в очках с очень большими увеличительными стёклами; голос у неё громкий и резкий, а темперамент бойкий, импульсивный, явно одесский; на первом уроке астрономии она рассказала о звёздах, млечном пути и научила находить на небе полярную звезду; придя на следующий урок, заявила: «Астрономию вы всё равно знать не будете, а вам предстоит поступать в вузы; поэтому мы её заменим физикой»; она была совершенно права, ибо физика – один из основных предметов для поступающих в технические вузы, где в те времена были большие конкурсы; учила нас серьёзно, старалась подготовить к поступлению в вузы; часть материала давала углублённо, используя свои университетские конспекты (атомная физика и др.); я старательно готовился к урокам, был твёрдым хорошистом; у Рахили (так мы её звали) был сынишка Рома, и однажды моя сестрёнка Оля, придя из школы, в разговоре с подружками сказала: «… опять Барахло выгнали из класса»; так они называли Рому Бараховича, сына Рахили.

Рисование и черчение преподавал Воронин Василий Иванович, фронтовик; на его неизменном чёрном кителе красовался боевой орден Отечественной войны, а подворотничок всегда был идеально белым; учителем он был не ахти каким, но любили его не за это; он прекрасно играл на аккордеоне, быстро подбирал любые новые мелодии, аккомпанировал певцам школьной самодеятельности; помню, хор нашего класса на репетиции исполнял под аккордеон протяжную мелодию песни «Летите голуби, летите…»; сзади стояли самые высокие и безголосые, Модылевский, Герасименко, Жарнов, Малыхин, и своим басом портили пение; из-за них спевку несколько раз останавливали и делали нам замечание; при этом Василий Иванович был спокоен, и чётко по-военному повторял аккорды; но от следующей репетиции мы были уже освобождены.

Химию вела Дюкина Алевтина Дмитриевна, невысокая красивая женщина с тёмными глазами, спокойная; чётко излагала материал и всегда после урока доброжелательно разъясняла, если было что-то нам непонятно; мне нравился этот предмет, особенно интересно было изучать химические производственные процессы, например, в металлургии.