Жизнь и судьба инженера-строителя - страница 7

События военного времени запечатлены в моей памяти настолько основательно, что мне не составило труда расшифровать их и положить на бумагу. Домашняя жизнь шла своим чередом: мама нянчила грудную Олю, Витя ходил в школу, а затем с товарищами под руководством взрослых сбрасывал с крыш немецкие зажигательные бомбы, я и Зоя играли в войну с ребятами во дворе; тётя Вера кормила всех, ходила на поселковый базарчик, варила еду на примусе, к которому детям запрещалось подходить, поскольку это была бесценная вещь эвакуированных; я и Зоя были подвижными, постоянно чувствовали голод, и когда мы до обеда или до ужина забегали домой, то бесполезно было что-то просить из еды; тогда мы хитро спрашивали: «Так с чем сегодня суп?», на что мама отвечала: «Суп с котом!» и выдворяла из дома. Обед состоял из супчика с крупой и вкусным лакомством от тёти Веры: тонкие кусочки чёрного хлеба, поджаренные на постном масле; иногда нам давали второе блюдо, но редко, поэтому я, поедая суп, спрашивал: «Вера, гарнир оставлять?», и если второго не было, мы оставляли в тарелке гущу, и это был гарнир, т.е. второе блюдо; за этот вечный мой вопрос к тёте Вере все друзья Вити, которые часто заходили к нам, посмеивались надо мной; даже через много лет в Рубцовске, когда я уже учился в школе, они растрезвонили на весь посёлок АТЗ эту Сталинградскую фразу, которой дразнили меня.

Ближе к осени бомбёжки, обстрелы города участились и немецкие снаряды долетали до посёлка; забавой мальчишек было собирать неразорвавшиеся снаряды и мины небольшого калибра, очищать их от грязи и прятать свою «коллекцию» в укромном месте – во дворе или среди сараев; однажды я тайно засунул мины под большую кровать, на которой мы спали – Виктор, двоюродная сестрёнка Зоя и я; однажды мой запас неразорвавшегося оружия мама к ужасу обнаружила, с ней случилась истерика, ведь при взрыве семья могла погибнуть; Виктор осторожно вынес снаряды из дома, а я стоял и плакал, смотрел, как пропадает собранная мною «коллекция», плакал, просил, чтобы оставили хотя бы один образец, но, получив крепкий подзатыльник, успокоился; хорошо ещё, что во время сборов было не до меня, но долго с «подрывником» никто не хотел разговаривать.

Шло время, приближалась зима, немцы рвались к Волге и самолёты всё чаще бомбили город; в квартирах была обязательная светомаскировка, а по тревоге, объявляемой по радио, люди спускались в бомбоубежище, в подвал; над нами на третьем этаже жила семья, у которой не было радио; тогда мама брала большой игрушечный пистолет, который Витя вёз из Харькова, устанавливала пистон и, приложив пистолет к стене, стреляла; услышав сигнал, эта семья вместе с нами спускались по лестнице в подвал, в котором было темно и страшно, свечи берегли.

Люди как-то поначалу не слишком тревожились от того, что линия фронта опять угрожающе выдвинется на восток; голову не приходило, что захватчик может дотянуться и сюда, что им, как никому другому, придётся во второй раз пережить эвакуацию. Но случилось именно так. Снова, погрузив станки на платформы, харьковчане с грустью смотрели на пустующие цехи Сталинградского завода, их тоже приходилось оставлять… По воспоминаниям одного из комиссаров отправляемого эшелона, его вызвали в дирекцию СТЗ и поручили важное задание. Эшелон должен уйти на Алтай через три часа. Выдали мандат, списки эвакуируемых с адресами, дали машину. Напомнили: всего три часа!