Рядом возмущенно зашумели «старики»:
– Ну, ты сегодня вечером дождешься, москвич паскудный.
Тад сделал им жест, показывающий, что видел всех их в гробу в белых тапочках, и отобрал у них свою гражданскую одежду, решив, что лучше порвет, порежет ее, но этим козлам не отдаст. Так же поступили и остальные москвичи, их было шестнадцать.
Вечером в казарму, переделанную из коровника, холодную и неуютную, нагрянули «старики». Разговор начался с правокачания. Старослужащие никак не могли объяснить новеньким, чем они лучше и почему «зелень» должна их слушать. Тад и еще два москвича, борзых говорильщика, разбивали все доводы «стариков», а когда Тад сказал, что прошел и детдом, и сходняки, и по «фене» сказал несколько слов, прибавив сюда, что он Мастер спорта по боксу, то «старики» стали как-то неуверенно переминаться с ноги на ногу, а в голосе у них появилось козлячье блеяние.
Но проверить Тада все-таки решили, выставив против него здоровенного хохла-ефрейтора Старостенко, весившего 96 кг, Тад в то время весил 71 кг. Чувствовал он себя превосходно, что поддерживалось внутренней злостью, которую Тад скрывал. Надели перчатки и договорились работать как обычно: 3 раунда по 3 минуты и «стоп», если кто не выдержит.
Начался первый раунд, Тад был прекрасно подготовлен к самому жестокому бою. Секунд 10—15 дав ефрейтору помахать по воздуху руками, Тад быстро нанес с прыжка несколько жестких ударов по корпусу с переводом на голову. Ефрейтор, как говорится в боксе, «поплыл»– нокдаун. Оптимизма в фигуре «старика» поубавилось, он ни одного раза не попал по Тадеушу, затихли и другие «старики». Второй раунд Тад начал покровительственно и обидно для «стариков» улыбаясь, вдруг резко нырнув под руку Старостенко, двумя апперкотами по печени и левым боковым хуком отправил ефрейтора на пол.
Тут уж загудели все:
– Хватит, и так все ясно!
Но ефрейтор, желая «сохранить лицо» и еще на что-то надеясь, надо отдать ему должное, все-таки решил продолжать бой. Тад в буквальном смысле слова издевался над ним, жестоко избивая, с благодарностью при этом вспоминая своих учителей и «Крылышки». В третьем раунде, отбив ефрейтору печень и сбив дыхание, Тад его буквально «расстреливал» образцово-показательным способом, чтоб остальным неповадно было. Новобранцы визжали от восторга и, когда бой закончился, бросились качать москвича.
Вот так, личным примером уничтожался ложный авторитет старослужащих и дедовщина. «Старики» ушли из казармы хмурые, а на следующее утро Тад доказал своему ротному – спесивому эстонцу, что бегает много лучше его. Дистанция была 7 км по аэродрому в сапогах при двадцатиградусном морозе, очень редком для Латвии, Тад пришел в казарму первым. Однако отношения с командованием батальона не сложились. Тад через пару дней ушел в самоволку, а там, убегая от патрулей, дал в рожу догонявшему его ретивому солдату и все равно ушел, но это каким-то образом стало известно командиру, ведь такой бегун был в части один. Офицер вызвал Тада на разговор по душам.
Тад выслушал его, дав потом понять командиру, что тот не его духовный отец, культурно послал его далеко и, повернувшись, вышел. Судьба Тада в этой части была решена. Он плохо влиял на других новобранцев, и его было решено перевести в личную охрану военного коменданта Риги, полковника Хотяшева.
В обязанности роты Хотяшева входило патрулирование улиц столицы Латвии и охрана гауптвахты на Комсомольской набережной – бывшей политической тюрьмы, где сидели Калинин и Крупская. Потом в этих камерах пришлось посидеть и Таду. Взводным командиром у Тада был недалекий, но интеллигентный латыш, старший лейтенант Местерс, он слезно уговаривал Тада не ходить в самоволки и не драться, но это у него не всегда получалось.
