Немцы же обезоруживают своей прямотой, ошпаривают. Всегда готовые к действию. Запрограммированные действовать. Честные как кочерыжка. Очищающие жизнь от модальностей. И по отношению к себе они так же честны. Они не пугают, они нравятся. В какой-то момент начинают вызывать отвращение, умея расправиться с любой романтикой с полплевка. Отвращение, но респект. Что поделаешь. Погодите, братцы, не убивайте. Вся моя жизнь – сплошная модальность. Слишком много вас вокруг меня, немцев.
Когда мы, дети разных народов, сталкиваемся вот так, в другом измерении – пресловутые русский, немец и поляк в советском анекдоте, – наши родовые черты становятся очевидны.
…Этим субботним вечером мы сидим в баре у итальянца, за самым центральным, самым козырным столом под большой люстрой: Вернер, его друг Маркус – молодой совладелец Шангри-ла, – и я. И иногда подсаживается сам Стефано. Мы сбежали из великолепного, занимающего пол-улицы, отеля Шангри-ла, где мы с Вернером гостим у Маркуса в роскошном номере с видом на Сиху.
Эпическое озеро Сиху, воплотившееся для меня год назад в реальность, с туристической толкотней, эклектичной китайской музыкой – через гигантские усилители, – и старичками, погружающимися в энергию «ци» ранним утром, вновь стало поэмой, картиной. Застыла на картине серебристая рябь, почти неподвижны двухпалубные катера с драконьими головами и маленькие лодки, осенний разноцветный воротник тяжелых холмов теряет цвет и дыхание, обретая свои условные формы в традиционной композиции трёх далей (здесь больше всего подходит ровная даль, вид по горизонтали), туманы увековечиваются в тончайше градуированных размывах туши, тонким штрихом кисти намечены дамбы, изломанные мостики, изогнутые крыши и паучьи силуэты беседок…
…Мы живем в этом сумасшедшем дорогущем отеле, хотя моя квартира совсем недалеко, в старом, чопорном, ледяном, как древнерусская преисподняя, экспертском здании университетского общежития. И теперь мы укрылись здесь, в маленьком полутемном баре, оформленном в стиле эклектичного андерграунда (бывший лесбийский бар), популярном у иностранцев, которые едят у итальянца лучшую пиццу в Китае, напиваются, поют под гитару, знакомятся, продвигают бизнес, находят новые стимулы, ссорятся, теряют и вновь обретают надежду…
Маркус сбежал сюда от своих бесконечных отельных забот. От строгой жены-китаянки. Вернер, вместе со мной, от себя самого, вероятно. А я, сама того не ведая, встретилась тут с моим прошлым, вошла в одну реку дважды…
Когда такси вдруг повернуло на Баочу лу, все стало казаться неслучайным… И Стефано сразу меня узнал и вспомнил мою birthday party. …И я увидела извне наш закуток в глубине полутемного лабиринта, где стоял стол, а к нему придвигали еще столы, потому что народ все подходил. И я вспомнила свои красные туфли, и Джимми – как он фотографировался, присев ко мне на колени, – и обожаемых мексиканцев, и Кимико, и full-профессора Кэтлин-вторую, в её вечных выцветших спортивных трусах. А Роман тогда подарил мне журнал, посвященный похоронам писателя Василия Белова. Раритет. Хороший подарок на юбилей. Не заносись. Помни о смерти. Но в целом было много любви и нежности, и дружеских шуток. А Тим с Джимми даже поссорились, кто заплатит за вечеринку. И все-все-все были здесь…
И вот их смыло всех разом, опустело наше экспертское здание. Остался лишь аутист-американец, про которого ходит слух, что он ездит как секс-турист по экзотическим странам, знакомясь по интернету с хорошими девушками и обещая жениться, проводит весело время, не тратясь на отели, и возвращается – посвежевший, – учить китайскую молодежь… Да и этот ещё приехал вместо Кимико – социофоб номер два, Терияки-сэнсэй… И вот я примчалась сюда на такси из Шангри-ла, со стороны Сиху, с этими двумя буржуинами, а не пришла как обычно со своими друзьями-учителями по нашей старенькой заплеванной Сиси лу.
