Маме не нужно было оставлять за собой дорожку из хлебных крошек, чтобы я мог ее найти. Ее машина стояла перед нашим дуплексом с двумя спущенными шинами, а значит, мама была в пределах пешей доступности. Это сужало круг моих поисков до парочки баров. В то время мне не казалось странным, что мама оставила меня присматривать за страдающим аутизмом братом, не удосужившись сообщить, куда она направляется, или то, что я автоматически начал поиски с местных баров. И опять же многое из того, что в детстве казалось мне совершенно нормальным, теперь, когда я оглядывался на прошлое, виделось совершенно в другом свете. Маму я нашел с первой же попытки в баре «Одиссей».
Меня удивила унылая пустота этого места. Я всегда представлял, что мама убегает из дому, чтобы присоединиться к толпе красивых людей, которые шутят, смеются и танцуют, совсем как в телерекламе. Но в этом заведении, где из хрипящих дешевых динамиков звучала плохая музыка в стиле кантри, явно пахло мерзостью запустения. Маму я увидел сразу. Она болтала с барменом. Поначалу я даже толком не разобрал, что было написано на ее лице: злость или тревога. Но мама с ходу разрешила мои сомнения. Вонзив в мою руку ногти, она выволокла меня из бара. Мы дошли бодрым шагом до квартиры. Джереми смотрел свой мультик, по-прежнему придерживая рукой край полотенца, который я, уходя, вложил в его ладонь. Когда мама увидела окровавленное полотенце, она точно с цепи сорвалась:
– Что, черт возьми, ты наделал?! Господь всемогущий! Нет, вы только посмотрите на этот бардак!
Сдернув полотенце с головы Джереми, она за руку оторвала его от пола, запихнула в ванную комнату и посадила в пустую ванну. Тонкие белокурые волосы брата слиплись от крови. Мама швырнула полотенце в раковину, после чего вернулась в гостиную оттирать три крошечных пятнышка крови с бурого коврового покрытия.
– Тебе обязательно нужно было брать мое лучшее полотенце?! – орала она. – Нельзя, что ли, было взять тряпку? Полюбуйся на эти пятна на ковре! Теперь мы можем потерять залог за ущерб имуществу! Ты об этом подумал? Нет. Ты никогда не думаешь. Ты только гадишь, а я должна за тобой убирать!
Я ретировался в ванную комнату. Чтобы спрятаться от мамы, ну и побыть с Джереми на случай, если он вдруг испугался. Правда, он не испугался. Он никогда не пугался. А если и пугался, то никогда этого не показывал. Он обратил ко мне лицо, которое всем остальным наверняка показалось бы ничего не выражающим, но я увидел в его глазах тень своего предательства. И сколько бы я ни старался забыть эту ночь, пытаясь похоронить ее в недрах своей души, воспоминания о том, как Джереми поднимает на меня глаза, продолжают бередить мне душу.
Теперь Джереми уже исполнилось восемнадцать и он достаточно взрослый, чтобы его можно было на пару часов оставить в квартире одного, но само собой не на несколько дней. Когда в тот вечер я свернул на подъездную дорожку к маминой квартире, «Твинс» и «Индианс» получили по очку в третьем иннинге. Я открыл дверь своим ключом, вошел внутрь и обнаружил, что Джереми смотрит «Пиратов Карибского моря», свой новый любимый фильм. На секунду в глазах брата мелькнуло удивление, но он тотчас же уставился в пол между нами.
– Привет, дружище, – сказал я. – Как поживает мой маленький братишка?
– Привет, Джо, – ответил он.
Когда Джереми начал учиться в средней школе, округ прикрепил к нему учительницу, которую звали Хелен Болинджер. Она знала все об аутизме, понимала потребность Джереми в ограниченных и повторяющихся действиях, его любовь к одиночеству, острое неприятие прикосновений и неспособность постигать что-то новое, помимо основных навыков и черно-белых инструкций. И если миссис Болинджер отчаянно пыталась вытащить Джереми из темноты, наша мать всячески старалась сделать так, чтобы его было видно, но не слышно. Борцовский поединок между двумя дамами продолжался без малого семь лет, причем чаще всего и с наименьшими потерями побеждала миссис Болинджер. И когда Джереми окончил среднюю школу, я получил брата, способного поддерживать некое подобие разговора, хотя ему не всегда удавалось смотреть собеседнику прямо в глаза.
