Он ничего не сказал. Глаза его закрылись, а потом он с явным усилием открыл их.
– Счастлив, – прошептал он. Теперь Бен зарыдал, его лицо уткнулось в бедро отца, костяшки пальцев побелели от напряжения. Мистер Сирс опустил руку и отпустил халат жены. – Счастлив. Вот видишь, я счастлив. Посмотри, как я улыбаюсь…
Лицо его при этом не изменилось.
Он стоял, тяжело и прерывисто дыша, рука с зажатой в ней флягой бессильно повисла вдоль бока. Сначала он повернулся в одну сторону, потом в другую, но, казалось, так и не смог решить, какой путь избрать.
– Почему бы тебе не сесть, Сэм? – спросила миссис Сирс. Она шмыгнула и вытерла мокрый нос. – Хочешь, я помогу тебе, а?
– Да… Помоги, – он утвердительно кивнул.
Бен отпустил его, а миссис Сирс повела мужа к стулу. Он бессильно плюхнулся на него, словно был не человеком, а огромным ворохом грязного белья. Затем посмотрел на противоположную стену, и рот его приоткрылся. Она пододвинула другой стул и села рядом с мужем. В комнате витало ощущение, будто только что прошла гроза. Она могла, конечно, еще вернуться, может быть, несколькими ночами позже, но сейчас она ушла.
– Мне кажется, – он остановился, словно бы потерял нить того, о чем он собирался сказать, и несколько раз моргнул, отыскивая нужные слова. – Мне кажется, я веду себя не очень хорошо, – наконец проговорил он.
Миссис Сирс осторожно положила себе на плечо его голову. Он крепко зажмурил глаза, грудь его приподнялась, а потом он начал плакать, и я вышел из их дома прямо в ночь, одетый в одну пижаму, потому что это было для меня слишком тяжело – продолжать оставаться, чужаку, в такую минуту в доме при виде их личной боли. Я уселся на ступеньках веранды. Тампер обежал вокруг меня и уселся рядом, а потом лизнул мою руку. Я почувствовал, что оказался очень далеко от своего дома, хотя наши улицы располагались почти рядом.
Бен знал. Какая смелость наверняка понадобилась ему, чтобы лгать, притворяясь в постели спящим. Он знал об этом, когда далеко заполночь хлопнула входная дверь, когда захватчик, находившийся прежде внутри фляги, смог попасть в дом. Знание этого и безысходное ожидание наверняка приносили Бену невероятные мучения и страдания.
Через некоторое время Бен тоже вышел наружу и уселся со мной на ступеньках. Он спросил, все ли у меня в порядке, и я ответил, что да. Я спросил его, все ли у него в порядке, и он ответил мне то же самое. Я поверил ему. Он научился жить со всем этим, и хотя все это было ужасно, он справлялся с этим так, как только мог.
– У моего папы бывают такие периоды, – объяснил он. – Иногда он говорит очень плохие вещи, но ничего не может с собой поделать…
Я кивнул в знак понимания.
– Он не думал так, когда говорил о твоем отце. Ты не должен ненавидеть его, слышишь?
– Нет, – согласился я. – Я понимаю и не виню его.
– Ты ведь не ненавидишь меня, а?
– Нет, – ответил я ему. – Я никого не ненавижу, я всех люблю.
– Ты действительно хороший друг, – сказал Бен и положил руку на мое плечо, потом обнял меня.
Миссис Сирс вышла и принесла нам плед. Он был красным. Мы сидели там и смотрели, как звезды медленно изменяли свое положение на небе, и совсем скоро начали щебетать первые предвестники утра – птицы.
За завтраком у нас была горячая овсяная каша и булочки с клубникой. Миссис Сирс сказала, что мистер Сирс еще спит и, вероятно, проспит большую часть дня, и не буду ли я так любезен, чтобы попросить свою маму позвонить ей, чтобы они могли побеседовать. Одевшись и упаковав в ранец все свои вещи, я поблагодарил миссис Сирс за радушный прием и за великолепное угощение, а Бен сказал, что встретится со мной в школе завтра. Он проводил меня до моего велосипеда, и мы поговорили немного о нашей бейсбольной команде младшей лиги, которая скоро должна была начать выступать. Бейсбольные соревнования начинались как раз в это время года.
