На следующий день тучи снова сомкнулись над крышами серых пятиэтажек. Но это были совсем не те тучи. Через них солнце уже даже не просвечивало, такими они стали плотными. Беременными дождем. Все кости начинало потихоньку выкручивать: верная примета – дождь пойдет через пару дней. "Значит, пора идти в аптеку", – со знанием дела подумала баба Лида. Она не могла допустить бреши в своей круговой обороне от боли и дождя. Ее оружием, ее крепостной стеной, ее "зонтиком" уже давно стали аптечные стеклянные пузырьки. Надо спешить. Старухе не нужны неприятности.
В непогоду болят старые переломы и зубы, которых давно уже нет. "Фантомные боли", – говорят Лидии врачи и прописывают спазмолитики и седативные.
– С вашим сердцем вам нельзя принимать анальгин, он влияет на сердце, – щебечет молоденькая врач-кардиолог.
– С вашим болевым порогом обязательно нужно обезболиваться, – солидно басит невропатолог и выписывает новые лекарства.
– С вашей пенсией вы можете позволить себе только валерьянку, – шутит краснощекая аптекарша "в самом соку" и продает ей дешевые лекарства "по ветеранским льготам".
– С вашим отношением чудо, что я вообще живу, – ворчит баба Лида, перекладывая кулек с аптечными "гостинцами" в свою "походную" сумку из плащевки.
"Гостинцы" зачастую бывают с истекающим сроком годности. Среди них частенько находится анальгин в бумажных пачках. Таблетки при вскрытии уже отдают желтизной. Зато валерьянка – в маленьких пенициллиновых пузырёчках. Как игрушка-погремушка для малыша, которого у Лиды никогда не было.
Бабке Лиде нравится зажать такой пузырек в ладони и потрясти. Таблетки весело звенят и на душе легче. Она никогда не выбрасывает аптечные пузырьки.
Ее комната в коммуналке полна склянок, пузырьков и пакетиков от лекарств. Больше всего она любит цветные пузырьки: отражения от них тоже цветные. Она расставляет стекляшки на полках у окна и на подоконнике и солнышко играет на их пыльных боках, когда заглядывает в ее окно. Бывает и солнечные зайчики пляшут на стенах: белые, коричневые, почти красные. Лиде в такие минуты кажется, что она внутри калейдоскопа и ей весело от этого. А зеркал в ее комнатке нет. Она ненавидит зеркала. Даже в обтрепанном кошельке в шелковой стенке на месте вделанного зеркальца аккуратная заплатка из черного сатина. Края обшиты через край черной ниткой.
Лида пьет "седативные" и "спазмалитики" в дождь. Когда всё крутит и выламывает и боль такая, что ни сесть, ни встать. Когда хоть на стенку лезь и даже дыхание перехватывает. Когда слезы наворачиваются на глаза. И если не выпить таблеток, приходит Он. Ее личный ангел-мучитель. Если дождь, боль и слезы, он почти всегда приходит. И нет для одинокой Лидии большей радости, чем видеть его, и нет большего горя, когда он уходит. Глупая, она не может радоваться, тому, что вместе с ним уходит и боль ее тела. Лида знает: как только последняя слеза соскользнет с ее ресниц, как только взгляд её обретет ясность, ангел исчезнет, растает как слезы под дождем. И будет пусто: нет боли, нет его. Нет ангела, нет боли. Ничего нет. Словно ты умер.
Бабка Лида не смогла сходить в аптеку загодя: то соцработники нагрянули с очередной уборкой, то местные журналисты решили взять интервью, то пенсию принесли заранее, чтоб на Пасху не возиться, то жуть какая-то навалилась от всей суеты вокруг, что ни шагу ступить из комнаты. И невыносимо одиноко. Вот так внезапно навалится одиночество, словно и не твое оно, а извне наступает на тебя и проглатывает. И начинаешь жалеть себя, проваливаешься в прошлое и так можно просидеть целый день.
