Дверь закрылась. Но и сквозь стену слышно было, как старик кричал:
– Ты помни, подлая, ты у меня в руках! И если я замечу, что ты с Доримедонтом шашни завела…
Голос женщины, тёплый и гибкий, извивался вокруг злых слов старика и стирал их из памяти Евсея.
Женщина была права, в этом Евсея убеждало её спокойствие и всё его отношение к ней. Ему шёл уже пятнадцатый год, его влечение к смирной и красивой Раисе Петровне начинало осложняться тревожно приятным чувством. Встречая Раису всегда на минуты, он смотрел ей в лицо с тайным чувством стыдливой радости, она говорила с ним ласково, это вызывало в груди его благодарное волнение и всё более властно тянуло к ней…
Ещё в деревне он знал грубую правду отношений между мужчиной и женщиной; город раскрасил эту правду грязью, но она не пачкала мальчика, – боязливый, он не смел верить тому, что говорилось о женщинах, и речи эти вызывали у него не соблазн, а жуткое отвращение. Теперь, сидя на постели, Евсей вспоминал добрые улыбки, ласковые слова Раисы. Увлечённый этим, он не успел лечь, когда отворилась дверь из комнаты хозяина и перед ним встала она, полуодетая, с распущенными волосами, прижав руку к груди. Он испугался, замер, но женщина, улыбнувшись, погрозила ему пальцем и ушла к себе.
Утром, подметая в кухне пол, он увидел Раису в двери её комнаты и выпрямился перед нею с веником в руках.
– Хочешь кофе пить со мной? – спросила она.
Обрадованный и смущённый, Евсей ответил:
– Я ещё не умывался, – я сейчас!
И через несколько минут сидел за столом у неё в комнате, ничего не видя, кроме белого лица с тонкими бровями и добрых, влажно улыбавшихся глаз.
– Я тебе нравлюсь? – спросила она.
– Да! – ответил мальчик.
– Почему?
– Вы добрая и красивая…
Он отвечал, как во сне. Ему было странно слышать её вопросы, глаза её должны были знать всё, что творилось в его душе.
– А Матвея Матвеевича ты любишь? – медленно и негромко спросила Раиса.
– Нет! – просто ответил Евсей.
– Разве? А он тебя любит, он сам говорил мне это…
– Нет! – повторил мальчик, качнув головой. Она подняла брови и немножко пододвинулась к нему, спрашивая:
– Ты мне не веришь?
– Вам – верю, а хозяину – не верю, ни в чём…
– Отчего? Отчего? – дважды быстро и тихо спросила она, подвигаясь к нему ещё ближе. Тёплый луч её взгляда проник в сердце мальчика и будил там маленькие мысли; он торопливо выбрасывал их перед женщиной:
– Я его боюсь. Я всех боюсь, кроме вас…
– Почему?
– Вас тоже обижают… Я видел, вы плакали… Это вы не оттого плакали, что были тогда выпивши, – я понимаю. Я много понимаю – только всё вместе не могу понять. Каждое отдельное я вижу до последней морщинки, и рядом с ним совсем даже и непохожее – тоже понимаю, а – к чему это всё? Одно с другим не складывается. Есть одна жизнь и – другая ещё…
– Что ты говоришь? – удивлённо спросила Раиса. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, сердце мальчика билось торопливо, щёки покрылись румянцем смущения.
– Ну, теперь иди! – тихо сказала Раиса, вставая. – Иди, а то он будет спрашивать, почему ты долго. Не говори ему, что был у меня, – хорошо?
– Да.
Он ушёл, насыщенный ласковым звуком певучего голоса, согретый участливым взглядом, и весь день в памяти его звенели слова этой женщины, грея сердце тихой радостью.
День этот был странно длинён. Над крышами домов и площадью неподвижно висела серая туча, усталый день точно запутался в её сырой массе и тоже остановился. К вечеру в лавку пришли покупатели, один – сутулый, худой, с красивыми, полуседыми усами, другой – рыжебородый, в очках. Оба они долго и внимательно рылись в книгах, худой всё время тихонько свистел, и усы у него шевелились, а рыжий говорил с хозяином. Евсей укладывал отобранные книги в ряд, корешками вверх, и прислушивался к словам старика Распопова.
