– Турбаза строится, – пояснил Халаев.
– Как здорово, что ты приехал, – сказал Сахаров, листая рукопись. – И книгу добротную написал. Только зачем все характеристики Речкина про замполита записал. Неудобняк.
– Да не бойся. Рукопись всего в пяти экземплярах. Размножать ваши партийно-политизированные журналы отказались. А это значит, что и ни одно издательство не возьмёт. А самиздатом я заниматься не буду. Я и так в ЦК письмо отправил о перестройке социализма.
– Письмо в ЦК!? – повторил подошедший от костра Костя. – Как ты, Сахаров, думаешь по поводу этого заявления. Не оставить ли нам его в лесу и забыть про знакомство. Его таскать начнут и про нас не забудут.
– Нет уж, – ответил Сахаров, – сначала вино выпьем и уху съедим. А после пусть таскают. Кто в такой части вместе служил, тот не забудет друзей. Как можно забыть такой день, когда к нему Нина приехала. Как она, кстати?
– Пока всё отлично.
Ребята пробыли на озере до темноты. На ночлег Леонид остановился у Халаева. Они сидели за бутылочкой и разговаривали до рассвета. Жена у Кости тоже не спала и читала повесть, отыскивая в ней следы возможных измен мужа.
В конструкторском отделе Сугробин встретил несколько шапочных знакомых, осмотрелся и встал за кульман. Согласно графика, нарисованного когда-то Степаном, ему отводилась по оси ординат только работа. Ему шёл тридцатый год. И вокруг него были молодые люди, набранные за последние годы из ВУЗов, окрестностей и привлечённые из «закрытых» городов.
– Вот тебе задание, – сказал начальник бригады Владислав Андреевич Удалов, молодой человек на два года старше Сугробина и перешедший из Арзамаса—16.2 – Успешная работа будет твоей визитной карточкой.
Сугробину предлагалось создать конструкцию устройства, падающего с большой высоты, принимающее команды с земли и сообщающее все параметры своего полёта на землю. И издающее «последний писк» при соприкосновению с поверхностью земли. Устройство должно было работать при внешнем атмосферном давлении от 5 мм ртутного столба, при температуре от минус 50 градусов до плюс 50, выдерживать перегрузки…
В лаборатории, куда отправился Леонид с заданием на разработку конструкции, его встретил Василий Васильевич Суматохин, начальник группы и ровесник Владислава Андреевича.
– Вот, смотри, – показал он на настольный макет прибора. – Всё работает, но в термокамере не стоит. Здесь генератор (показал Василий на закрытый алюминиевый кубик) сам как печка. Всё надо охлаждать. Но вентилятор не поставишь. Внутри прибора должно быть нормальное давление, иначе при высоком напряжении всё сгорит. Уже пытались внедрить всё это в корпус. Не получилось. И ещё, – договорил Василий, – СВЧ часть сделана набело. От неё танцуем и остальную схему компануй по условиям, чтобы общий объём не превышал заданного. В схеме впервые в нашей конторе применены интегральные микросхемы3 и ты будешь первым, который поставит их на печатную плату в нашем институте. В общем, аналогов нет, списывать не с чего.
Жизнерадостный и улыбающийся, с выпирающим чувством юмора, Суматохин импонировал Сугробину. Ему долго помнилась его быстрая реакция на МВК4 по прибору. В схеме стоял диод с «фамилией» и назывался он «Кентавр». «А что такое «Кентавр»? – спросил член комиссии из столицы. «Кентавр, это полуконь, получеловек», – мгновенно отреагировал Васильевич. «Это я знаю», – смущённо произнёс комиссионер и вопросов больше не задавал.
