– Какие новости или всё по-старому? – спросил меня Леонтий (участник войны, звание: старший сержант), когда мы шли к карьеру.
– Да так, бункер присоединился к объединению, – я пожала плечами.
– Долго ты к ним не подходила, – заметил он.
– Не так уж долго. Я только этой весной начала эту идею объединения. Тем более я до этого еле разняла бойню между заводскими и «Торговым путём (жители города возле трассы или просто южной части города)» (тогда между ними возникли недопонимания, и я решилась их помирить). И втягивать бункер в это дело мне не хотелось, – отмахнулась я, – Не говоря о том, что бункер до последнего времени почти никого не подпускал к своим границам.
– Да они и сейчас почти никого не подпускают. Помню отправили мой отряд в Суджу. Мы приехали, а там… Боже мой! Город просто сровняли с землёй… Было видно, что артиллерия с авиацией прошлась. Никого сволочи не пощадили! Людей эвакуировать не успели, а по ним уже с Украины Натовские прошлись… Ведь Украину за пару дней снесли, Беларусь выстояла, но «клин» образовался. А потом нам в окопах под бомбёжкой сидеть пришлось, чтобы эти гады до Курска не дошли. После нас сменили и отправили сюда, чтобы предотвратить прорыв (когда оборона границ была прорвана, враг направился к Железногорску, чтобы ликвидировать одно из метало добывающих предприятий, и чтобы можно было прорваться к трассе М-2, ведь взять Курск так и не удалось. Но под руководством Генерала город выстоял и отбросил врага). Из пятидесяти человек не вернулись тридцать два: все парни были молодыми, у всех будущее было… Но погибли они достойной смертью: кто-то с гранатами под танки бросался, когда патроны кончались; кто-то один с пулемётом прикрывал отступление под натиском отрядов врага; кто-то, попав в окружение или засаду, отчаянно боролись, но если попадали в плен, то ни под какими пытками слова врагу не сказали. Даже дезертиров и предателей не было, все сражались за страну. Нам также помогали местные жители, которые чудом уцелели после бомбёжек и участвовали в партизанских отрядах. После того как нас прислали в Железногорск, я хотел отправиться в бункер к своей сестре, но для этого нужно было оформить кучу документов и меня разместили в поселении. Пока всё подготавливали, я понял, что в поселениях тоже люди живут и им тоже нужна защита, поэтому я и остался, – Леонтий тяжело вздохнул, поправляя перевязку на голове, – После того как в прошлом ноябре были запущены последние ракеты и связь с Москвой была потеряна, в поселениях было недостаточно солдат, чтобы защищать людей от мутантов. Не то что эти твари появились внезапно: мутантов начали находить с первых месяцев войны. Говорили, что это из-за начинки авиаснарядов врага: там были какие-то сильные мутагены, которые мы по невежеству называем «радиацией». Ведь если бы это было радиацией, то мы не могли бы выйти на поверхность в ближайшие десятки, а то сотни лет. Но и наши не побрезговали, достойно ответили: отправили им в ответ что-то подобное, но не такое сильное, чтобы мирных жителей это не коснулось. А эти, как гром среди ясного неба, градом осыпали всю страну и наших союзников, что даже страшно смотреть на тех, кого эта «радиация» не убила, изуродовав до неузнаваемости (вздыхает)…
Под этот длинный, но затягивающий рассказ мы подошли к карьеру. Умеет же Леонтий рассказывать! Но меня заинтересовала информация о «начинке» ракет: меня тоже смущал низкий радиационный фон и обилие мутантов. Ведь чтобы это всё сформировалось под воздействием радиации потребовалось больше чем три года (война продлилась три с небольшим года). Я потупила взгляд на свою лапу, вытягивая и втягивая когти, пока представители поселения переговаривались с охраной карьера. Или я всё-таки плод этой «радиации»? Но к чему был тот сон, когда я оказалась прикованной в какой-то лаборатории? И как объяснить моё исчезновение? Ведь по воспоминаниям и словам Вики, у меня не было причин сбегать. Или были…? Нет! Я не такая! Что за странные мысли опять кричат в моей голове?
