Я ничего не ответил, держал её за плечи и вдыхал аромат её волос. И весь мир, со всей его жизненной суетой, отдалился от нас, и звуки его будто погасли.
Из низины от Разбойного ручья всё тянул влажный ветерок, по-прежнему шевелил её волосы и уносил густой запах свежего сена к деревне, где уже смолкли людские голоса, стихло мычание коров, лишь из-за огородов, от мельницы, доносился гул падающей с высоты воды, да где-то, ещё дальше, прорывалось сквозь этот гул ржание лошади, звавшей к себе отставшего жеребенка. Закат угасал. Последние лучи окрашивали высокие редкие облака в розовый цвет. Первые звезды протаивали на восточной части неба. Она словно почувствовала их тихий свет, медленно подняла глаза и взглянула на звезды:
– Как жаль, что ты уезжаешь…
– Я буду писать тебе письма.
– Не надо. Я и так буду помнить о тебе. И ждать…
Ресницы глаз её дрогнули. Она внимательно посмотрела на меня, снова прикрыла глаза и поцеловала.
Над нашими головами под легким ветром шумела листва лип, и шум её, теперь уже такой знакомый, впервые казался грустным…
Помню, с каким нетерпением юности стремился я до встречи с ней в незнакомый город. Теперь мне всякий раз трудно покидать родную деревню, но тогда я с легким сердцем уезжал из дома. Лишь мысль о разлуке была тревожной и неотступной. Я старался гнать её прочь от себя, пытался успокоиться мыслью, что расстаёмся ненадолго. Но кто из нас, живущих в нашем беспокойном изменчивом мире, может, прощаясь, с уверенностью сказать о предстоящей встрече? Будет ли она? Человек предполагает, а бог располагает, говорят в таких случаях…
Очутившись после деревенского захолустья в областном городе, я думал, что потребуется слишком много времени, чтобы удовлетворить своё любопытство к нему, но ошибся. Уже через несколько дней моё любопытство иссякло, сменилось безразличием и отчуждением. Так иногда знакомишься с человеком, который покажется интересным, с первых встреч тянешься к нему всей душой, чего только не приписывая ему обманчивым воображением, но проходит короткий срок, и начинаешь чувствовать разочарование, встречи становятся в тягость, и уже думаешь, куда подевалось первое впечатление, и почему оно так быстро изменилось, ведь не было ещё времени познакомиться ближе, разглядеть то, что теперь вызывало неприязнь.
Первое время я любил долгие прогулки по вечерним улицам, особенно, если на склоне дня случался короткий дождь, и после него на улицах не было ни пыли, ни дневной суеты, уже огрубевшая листва дышала свежестью, а свет уличных фонарей просеивался сквозь мглистый сумрак лениво и мягко. В такие часы душа наполнялась радостью, мысли успокаивались и не делали попыток сбить сердце с обычного ритма.
Родственников у меня в городе не было, более того, я не знал ни одного адреса кого-нибудь из тех знакомых, кто в разное время перебрался сюда на жительство из нашей деревни, и по этому почти целыми днями стал уединяться на берегу рассекающей город реки, где тянулся большой старый парк с церквушкой на краю, около кладбища. В пасмурные дни синяя дымка полностью скрывала противоположный берег, и казалось, что деревья растут там прямо из воды.
Захватив с собой учебники, я приходил сюда утром и усаживался на старом ящике около самой воды, укрываясь среди низкорослых ивовых зарослей. На моей родине, вблизи нашей деревни был только пруд у мельницы, и не было реки, оттого здешний водный простор завораживал меня, и подолгу нельзя было оторвать от него взгляда, ощущая в душе волнение и трепет. Даже собственная жизнь в такие минуты казалась крохотной росинкой, что утром из последних сил держится на острие влажного листа и вот-вот сорвётся вниз, или брызнувшее сквозь ветви солнце в короткий срок слизнет её теплым лучом.
