Жизнь с турбонаддувом - страница 10

Через несколько месяцев новость, за которую мне так досталось, перестала быть тайной. В поселке действительно появились первые отряды пленных. Жили они в специально построенных бараках, их охраняли новые солдаты с собаками и автоматами. Оказалось, это были обыкновенные люди, только говорившие на другом языке и не понимавшие почти ничего по-русски. Неприязнь к ним и страх первых дней постепенно сменились сначала просто интересом, потом жалостью и сочувствием, но ненависти, которая, казалось бы, должна была остаться к фашистам навсегда, по отношению к конкретным людям, которых мы видели каждый день, не было.

С каждым днем в поселке становилось все более шумно и менее уютно, а детская колония начала с наступлением весны готовиться к ликвидации. Эти проблемы коснулись не только работников колонии, но и членов их семей. Так, постепенно стали уезжать жители нашего дома, а с началом лета начали готовиться к переезду и мы, папу тоже переводили на работу в Москву.

Мама постепенно упаковывала вещи, передвигала мебель, активно, как всегда, занималась всякой хозяйственной работой, забыв о том, что ждет ребенка, в результате чего в конце июня папе пришлось на месяц раньше положенного срока везти ее в роддом Малоярославца. И вот, 28 июня у нас с Милой появился брат. При этом все вокруг упорно говорили о том, что семимесячные дети выживают как нормально доношенные, а восьмимесячные, как правило, не живут. При всей непонятности для нас с сестрой этих формулировок, мы видели, что папа очень беспокоился, каждый день ездил в Малоярославец, хотя, как я теперь понимаю, толку там от него особого не было. Но, слава Богу, несмотря на родовую травму, Миша, как назвали нашего брата, выжил, хотя и доставил немало хлопот работникам роддома и волнений родным, и мы, наконец, все вместе поехали забирать его с мамой домой.

Легковой машины к тому времени в колонии уже не было, и мы, помню, ехали на грузовике, кажется «Студебеккере». Всю обратную дорогу мы с папой стояли в кузове среди каких-то бочек, а вдоль дороги навстречу неслись летние цветы, ветки, птицы и белые-белые березы, и настроение у нас с ним было такое же радостное, как этот день и эти красавицы березы.

Через несколько дней мы навсегда оставили поселок Обнинское, который через десяток лет превратился в большой научный город Обнинск с первым в Советском Союзе атомным реактором, построенным с помощью тех самых пленных немцев на месте бывшей детской колонии, и никто из нашей семьи больше никогда там не бывал.

Из Обнинского мы поехали в деревню, где папа оставил нас всех на попечение маминых родственников, пополнив буквально нищую крестьянскую избу не только четырьмя нахлебниками, но и кое-какой мебелью из нашей обнинской квартиры и продуктами, которыми удалось отоварить все летние карточки нашей, теперь уже, можно сказать, большой семьи. И эта изба на целых четыре лета стала для меня родным домом и первым моим жизненным университетом, в чем-то, быть может, и определившим, если не всю мою дальнейшую судьбу, то, по крайней мере, многие ее этапы…

Мама, 1948 год

Часа через два наши машины свернули с трассы, и мои спутники постепенно начали просыпаться. После Венева замелькали знакомые названия: Урусово, Истомино, Подосинки… Но ни одного узнаваемого пейзажа или вида. И вот, наконец, указатель – Шишлово.

Пытаюсь найти что-нибудь знакомое, но слева стоят однотипные белые домики на две семьи, справа – поле, покрытое грязным снегом, а немного впереди длинные ряды фермы со всеми необходимыми хозяйственными постройками: хранилищами сена, силоса и других кормов, водонапорная башня – всего этого не было даже десять лет назад.