Жизнь солдата - страница 123

Летом, когда на пойменном лугу поспела трава, и вот-вот должен был начаться сенокос, мы с Мишей решили пойти на ту сторону Днепра через мост. Пройдя мост и спустившись с насыпи, мы повернули налево по прошлогодней колее и мимо дома бакенщика вышли к Комаринке, где всегда был мостик, по которому перевозили сено. Но мостика на месте не было, торчали только «быки» из воды. Наверно, мостик снесло во время половодья, а новый еще не построили: пока нет сенокоса и необходимости в мостике нет. Ширина Комаринки здесь метров пятнадцать. Другой берег кажется совсем близким – рукой подать. Миша решил, что мы должны переплыть. Он хорошо плавает. Я плаваю, но довольно слабо. Однако, пятнадцать метров это же триста метров на Днепре! И все же мне не хотелось плавать в незнакомом месте.

– Да тут и плавать – то нечего, – видя мою нерешительность, говорит Миша.

Он стал раздеваться. Делать было нечего, пришлось и мне раздеться. Он взял свою и мою одежду в одну руку и, лежа на спине, переплыл на другой берег буквально за одну минуту. "И чего я такого пустяка опасаюсь?" – подумал я и вошел в воду. На нашей дамбе я точно знал, что берег уходит сразу в глубину, и после первого шага бросался вплавь. Так я поступил и здесь. Сделал шаг от берега и поплыл. Плыл я медленно и, проплыв метров пять, вдруг усомнился в своих силах. И сразу мне показалось, что другой берег еще далеко, и сердце сжала тревога, а руки стали плохо слушаться. Но показывать перед Мишей свой испуг я не хотел, и как можно спокойнее попросил его:

– Я, наверно, не доплыву, помоги!

Миша стоит на берегу и смеется, что совсем на него не похоже. Его нежелание помочь мне еще больше меня страшит. Мне уже кажется, что я не плыву, а барахтаюсь на одном месте. Миша, увидев, что я испугался, крикнул:

– Встань на ноги!

– Тут глубоко! – крикнул я с тоской.

– А ты не бойся и встань, – сказал Миша.

Я опустил ноги и почувствовал дно. Вода мне была только до пояса. Мне было и стыдно, и обидно, а он стоит на берегу и хохочет. Никогда мне не было так неприятно, как в ту минуту. Я чувствовал себя совершенно опозоренным. И Миша показался мне неприятным. И на луг расхотелось идти. Я перешел Комаринку вброд, взял у Миши свою одежду, вернулся вброд, оделся и пошел домой.

Миша догнал меня и стал успокаивать, мол, не стоит из-за этого обижаться. С ним точно так же поступил его двоюродный брат, когда он ездил в Тихиничи. Было это в прошлом году. Двоюродный брат повел его купаться на речку Добрицу, приток реки Друти, и он поплыл на другой берег там, где брат прошел почти вброд. Вода была мутная и Миша не мог знать, что приток Друти такой мелкий.

Конечно, обида моя после его рассказа сразу прошла, и мы уже вместе смеялись, вспоминая мой испуг и мою жалобную просьбу об оказании помощи. Потом выяснилось, что Миша и сам не знал, что Комаринка мелкая, пока случайно не стукнулся ногой о дно речки, но смолчал об этом, вспомнив случай в Тихиничах, чтобы подшутить надо мной.

Через несколько дней я очутился в пионерском лагере, о котором уже рассказывал, где подружился с одноклассником Ароном Шпицем. Арон мне очень понравился, поэтому после пионерского лагеря мы с ним не разлучались ни на день. По несколько раз в день мы ходили то к нему, то ко мне, хотя он и жил довольно далеко от меня. Они снимали квартиру на улице Луначарского недалеко от речной пристани. Дом у хозяина был невзрачный, низкий, длинный, ветхий. Несколько квартиросъемщиков, обеспечивая хозяину безбедную жизнь, жили в тесноте и полутьме.