– Это твой брат Джеймс, – представила мальчика мама. Тот боялся немного, но все же разглядывал Генри с любопытством и… неужели с доброжелательностью?
Быстро растущий брат становился все больше и больше похож на Генри, а потом ему исполнилось десять, одиннадцать, двенадцать лет…
Джимми рос, хорошел, а Генри так и оставался таким, каким был. Длинные механические конечности, неживые голубые глаза, неподвижное лицо. Черепно-мозговые нервы, отвечающие за мимику, постепенно утрачивали свою активность за ненадобностью. Младший брат часто прилетал на Марс, а затем вовсе переехал в Элладу. Он часто навещал Генри, они помногу общались, разговаривали и оба мечтали о полетах в далекий космос. Магеллановы Облака были их общей мечтой.
Джеймс решил стать пилотом, а Генри проектировать корабли.
Несмотря на свою привлекательную внешность и незаурядные умственные способности, Джим много времени проводил с братом-киборгом и этим вызывал насмешки со стороны своих одногруппников-пилотов. В кратких увольнительных они шли в бары или проводили время со своими девушками, а он неизменно отправлялся проведать брата.
Генри хотел, чтобы Джим приезжал, однако ему было обидно, что его брата дразнят из-за него.
– Ты можешь ко мне не приезжать, – как бы невзначай сказал он однажды, когда они гуляли по нагорью Фарсиды.
– Нет уж! Я буду к тебе приезжать, – упрямо покачал головой светловолосых! Джеймс, а Генри так хотелось улыбаться или плакать, но он не мог ни того ни другого.
Когда Генри предложили участвовать в секретном проекте, касающемся новых космических кораблей, он сразу же согласился. Это означало возможность быть не просто киборгом, а стать мозгом настоящего космического судна!
Строительство корабля длилось несколько лет, и Генрих с самого начала знал, кто будет его пилотом.
Он с нетерпением и радостью скинул оковы механических конечностей, чтобы стать кораблем. Больше не было грузности и неуклюжести, Генри ощущал корабль как себя самого, а себя – как корабль.
Пришло время первого полета.
Генри чувствовал, как Джим поднимается на лифте в рубку, видел внутренними сенсорами, как тот улыбается.
– Жаль, я больше не увижу твоего лица, – немного печально сказал младший брат, глядя на стену, за которой хранился мозг Генри.
Джим прислонился к ней лбом и закрыл глаза.
За переборкой в прозрачном саркофаге находилось настоящее тело Генри. Без механических конечностей, органов и глаз.
И на сердце больше не было обручей».
В 17:06 Алина потыкала меня пальцем в плечо.
– Мм? – спросил я.
– Пойдем?
– Хорошо, – я кивнул и вышел в коридор.
Когда я обувался, то услышал приглушенные голоса. Вернее, один приглушенный голос, потому что Соня и так шептала.
– Такой странный.
– Ага. Но миленький.
Я не удивился. Если отвлечься от характерных для пубертата проблем с кожей, меня вполне можно назвать миленьким. Если бы я еще не был таким тощим.
Интересно, кто из них это сказал? По шепоту было очень сложно определить. Но я надеялся, что миленьким меня назвала Алина.
Я не сразу заметил, как ко мне подошел рыжий пушистый кот. Он лениво мяукнул и потерся о мою руку.
– Привет, – шепотом поздоровался я и погладил зверя.
Он был не просто пушистый, а очень-очень пушистый. Когда я провел рукой по его спине, полезла шерсть.
Я гладил кота, а он терся об мою ладонь и тихо мяукал.
Алина и Соня вышли из комнаты в коридор.
– Как его зовут? – спросил я.
