Кое-как приведя себя в более-менее вертикальное положение и проглотив дежурную чашку кофе, я направился к выходу.
Маша, уходя, оставила на кухонном столе записку: «Уехала к маме. Буду вечером. Не скучай. P. S. Купи молока». «Не скучай». Легко сказать. Я и не скучал. Скорее, привык к этому состоянию перманентного одиночества вдвоем. Молоко я, конечно, куплю. Это хотя бы была конкретная и выполнимая задача, в отличие от многих других, которые ставила передо мной жизнь.
На лестничной площадке, как по расписанию, меня уже поджидала первая порция утреннего «социального взаимодействия».
Татьяна Павловна, наша соседка, божий одуванчик лет шестидесяти с неизменным карликовым пуделем по кличке Артемон на поводке, как раз выводила своего питомца на утренний променад. Артемон, несмотря на свои игрушечные размеры, обладал на редкость громким и пронзительным голосом, которым он и оповестил весь подъезд о моем появлении.
– Ой, Лёшенька, доброе утро! – просияла Татьяна Павловна, придерживая рвущегося с поводка Артемона. – А мы вот гулять собрались. Погодка сегодня, конечно, не очень, но Артемону все нипочем, ему лишь бы побегать.
– Доброе утро, Татьяна Павловна, – кивнул я, стараясь не наступить на вездесущего пуделя. – Вам тоже хорошей прогулки.
– Спасибо, Лёшенька, спасибо, – закивала она. – А Машенька где? Что-то я ее сегодня не видела.
– Маша по делам уехала, – уклончиво ответил я. Рассказывать Татьяне Павловне о наших с Машей «сложностях в отношениях» совершенно не хотелось. Она была женщиной доброй, но уж очень любопытной, и любая информация, попавшая к ней, имела свойство быстро распространяться по всему дому со скоростью лесного пожара.
Не успел я распрощаться с Татьяной Павловной, как из лифта, громыхнув дверями, вывалился Петрович – еще один мой сосед по этажу.
Петрович был полной противоположностью Татьяны Павловны. Мужик лет пятидесяти, крепкий, кряжистый, работал на каком-то заводе и олицетворял собой все то, что принято называть «простым русским народом». Футбол, пиво, рыбалка по выходным – вот его незамысловатые радости жизни. Меня он, кажется, не очень понимал. Как можно «работать, не отходя от компьютера», «не любить футбол» и «не пить пиво каждый вечер после работы» – это было за гранью его мировосприятия. Но при этом относился ко мне беззлобно, признавая во мне «нормального парня, хоть и со странностями».
– О, Стахановец! – громыхнул Петрович, по-свойски хлопнув меня по плечу так, что я едва не выронил сумку с ноутбуком. – Опять в свою контору, штаны просиживать?
– И вам не хворать, – усмехнулся я. – Работа у меня такая, сидячая.
– Да знаю я вашу работу, – махнул он рукой. – Кнопки нажимать – невелика премудрость. Вот у нас на заводе – это да, это работа! Там силушка нужна, смекалка!
Он перевел взгляд на удаляющуюся фигуру Татьяны Павловны с Артемоном, потом снова на меня.
– А Маруська-то твоя где? – понизив голос, спросил он. – Что-то не видать ее сегодня. Красивая девка, ничего не скажешь. Норовистая только, видать.
Я почувствовал, как внутри начинает закипать раздражение.
Петрович имел привычку «слабенько подкатывать» к Маше, как он сам это называл. Делал он это беззлобно, по-простецки, но меня это все равно коробило.
– Маша уехала, – стараясь сохранять спокойствие, ответил я. – Дела у нее.
– Дела, это хорошо, – понимающе кивнул Петрович. – Ну, ты это, держи ее крепче, Стахановец. А то уведут такую кралю, и не заметишь. Ладно, бывай, мне на смену пора.
