Всё выкрашено, побелено, помыто, подметено.
Когда при таких работах заниматься поддержанием техники в состоянии высокой боевой готовности?
Заместитель комполка по вооружению подполковник Власов редко выезжал из штаба, а мои доклады о положении дел в дивизионах с техникой и подготовкой специалистов выслушивал снисходительно, и советовал мне не кипятиться. Его никто не ругает – чего дёргаться? Я недоумевал – неужели так можно?
Оказалось, нет. Как говориться до поры до времени с таким положением дел проносило, но это не могло длиться вечно. Полк начали поругивать за состояние боеготовности к выполнению поставленной задачи всё больше и больше. Когда Комкор с внезапной проверкой накрыл полк, то плохое положение дел меня не удивило, но зато поразило и выбило из колеи командира полка. Он был наказан генералом и негодовал уже без снисходительной улыбки:
– «Все бездельники. Зажрались!».
Сразу же после получения сильной взбучки, он вызвал к себе заместителей и… меня.
С первых минут разговора было понятно – во всех тяжких грехах он винит меня:
– «С Вашим приездом к нам боевая готовность упала…, расчёты обучены плохо…, нормативы не выполняются…, зря я Вас сюда взял, но как взял – так и выгоню!».
Таких слов я не мог стерпеть и взорвался. Напомнил, что за боеготовность полка отвечает он сам, а за состояние техники заместитель по вооружению подполковник Власов.
Конечно я под руководством Власова работаю, но работаю, не получая замечаний. Более того, о том, что дела с боеготовностью полка обстоят плохо, я не раз докладывал обоим, но мер по непонятным мне причинам со стороны руководства не принималось. Раз нет спроса, то нет и ответа. В отношении того, что «он меня сюда взял», так я к нему не просился, и, если надо уйду сам, так как основные задачи службы вижу не в подметании дорожек, а в целенаправленной работе по повышению выучки расчётов и боеготовности полка.
Выпалив всё это, я, на глазах изумлённых замов и оторопевшего Карвацкого, не спросив разрешения, вышел, «слегка» хлопнув дверью.
В расстроенных чувствах пришел и сел в службе вооружения, ожидая неотвратимых последствий «диалога» с командиром полка.
Наступил конец рабочего дня – никаких движений со стороны командования. Даже не заглянул заместитель по вооружению – наверно тоже обиделся на мои слова.
Полное затишье – очевидно перед грозой.
Придя домой, я ничего не сказал о возникшем инциденте, о том, что при дальнейшем обострении обстановки возможен уход из полка.
Это вполне вероятно в такой ситуации – против ветра нельзя….
Язык не повернулся предупредить Анну о возможных последствиях, ведь только начали жить в хороших условиях!
Утром следующего дня, когда я проводил планерку в службе РАВ, заглянул командир полка и вызвал меня в коридор. Я вышел, и он мне сказал:
– «Ну, зачем Вы так вспылили? Надо уметь реагировать на критику. Посмотрите, как правильно это делаю я. Меня Комкор вздрючил намного сильнее, а я терпел, хотя вообще не причём (он в самом деле, так думал!). Если перегнул палку – извини, но ругать-то я должен кого-то! Я потом и остальным ввалил, не переживай, не одного тебя чихвостил».
Вот таким был командир полка Карвацкий. Непредсказуемым, и казалось толстокожим. Последующие события показали – это не так.
На протяжении восьми лет дальнейшей совместной службы в полку с Леонидом Матвеевичем, таких обострений у нас больше никогда не происходило. Мы служили как говориться душа в душу.
