Жизнь в зелёном мундире. Книга пятая. Придворный полк - страница 8

После покупки перстня мы всё же поменяли солдатские кровати, на которых спали Маша и Анюта на другие – самодельные. Это получилось потому что в Речном порту (через дорогу напротив штаба полка) был мебельный цех, называемый «Стройдеталь», который делал продукцию из дерева.

В основном мебель для гражданских судов. Командир ремонтной роты, которая подчинялась мне – капитан Зубарев, одними только ему известными способами проникал туда с солдатами и приносил доски, фанеру и даже частично готовые изделия. В этих вопросах Зубарев был незаменим, а в придворном полку такая необходимость возникала часто.

Однажды Зубарев, зная, что у меня нет кроватей для девочек, принёс два подвесных корабельных рундука: пенопластовых, с пластиковым покрытием и естественно без ножек. В ремонтной роте на станках выточили к этим рундукам ножки – получились почти кровати. Из материала, добытого там же на «Стройдетали» сделали к ним спинки. Получилось «супер». Девочки долго спали на этих кроватках.

В настоящее время кровати стоят на даче. Правда, спинки я переделал, сделав их из натурального дерева уже самостоятельно.

После покупки перстня для «полного счастья» нам не хватало сберкнижки.

Советский человек видевший на каждом углу плакат «Храните деньги в сберегательной кассе» считал себя счастливым (а окружающие полноценным) только тогда, когда она имелась.

Денег у нас не было, но мы её завели. Что-то положили – для начала. В год шло три процента от суммы вклада, но и это ощущение (как нам казалось халявы) было приятно.

Впоследствии мы ею пользовались, но самое удивительное, что она с гербом СССР на обложке, есть у нас и сейчас. Жаль, что лежали на сберкнижке в 1991 году всего около двух десятков рублей. Вообще-то, по тем временам тоже деньги… и не малые.

Пару лет назад, гуляя по Ярославлю мы забрели в район Сокола. Для хохмы зашли в сберкассу и спросили про свой вклад. Он был жив! Мы его не закрыли, оставив на память. Тем более что его не хватило бы даже на одну поездку в автобусе.

1980 год – год Олимпийских игр в Москве. Каким образом и зачем я ездил в этот период в Москву в командировку, уже не помню.

Когда был там, по городу разнеслась молва, что два дня назад умер Владимир Высоцкий. Я и сопровождающие меня офицеры полка съездили на Ваганьковское кладбище. Шёл третий день после его смерти. Множество людей. Горы цветов. Кто-то читает стихи Высоцкого, кто-то плачет. Обстановка горестно-торжественная.

На соревнованиях олимпиады я не был, поэтому сгусток впечатлений, связанных с 1980 годом остался от посещения Ваганьковского кладбища.

За время этой-же командировки я купил Анне подарок в новую квартиру – тюль. Как и многое по тем временам – дефицит. Красивая, сделана под Вологодские кружева, а вышито по полотнищу «Москва – 80» (В честь Олимпиады). Прочная, красивая, отдающая блеском золотых медалей Олимпиады.

А вот надпись: «Москва – 80» меня подвела. Если бы не эти слова, то может и висеть ей сейчас, но в 1991 году Анна сказала, что её пора выбрасывать – стыдно перед людьми, ей скоро сто лет. Я противился:

– «Какие сто? Всего одиннадцать и выглядит как новая. Тем более память…».

Анна была неумолима. Да и я понимал, что эта надпись как запись в паспорте! Скрепя сердце отнёс на помойку и аккуратно положил сбоку – кому-то ещё послужит.

Полоса везения тоже бывает широкой. Редко, но всё же бывает: мне выпало идти в отпуск в июле месяце. Причина проста – полковник Карвацкий стремился проводить свой отпуск на осенней охоте. Его не удерживало даже то, что полку планировались стрельбы на полигоне Сары-Шаган в составе корпуса в начале ноября.