песню наизусть знает. Слышу, как-то затаился за ширмой, что-то там мастрячит себе и под нос
напеват. Ни одной песни не знат, а эту выучил. А то как-то раз спрашиват: «Папа, а как это можно
жизнь учить не по учебникам?» А я и сказать чего не знаю. Говорю: «Ну, как, как? Живёшь вот
просто так, да и всё». А он тогда: «А как же её тогда можно по учебникам учить?» А я чо, учил? Я
чо, знаю? Насочиняют всякой всячины, токо ребятишек с толку сбивают. Да он ещё у матери всяких
её чудес нагляделся. Один раз, слышь, насмелился и спрашиват у неё, где на волшебников учат. А
та, дура, возьми да засмейся.
– Действительно дура, – сочувственно соглашается Константин.
– А почему это дура?! – вскидывается Огарыш уже без улыбки, мигом слетевшей с лица.
20
– Так ты же сам сказал.
– Я?! А, да я это так, к слову, – успокаивается Михаил.
Константин ещё несколько секунд сидит, словно за чем-то завороженно и с удивлением
наблюдая в самом себе. Потом, подавив и без того тихую улыбку, поворачивается к маленькому
гостю.
– Слышь, Рома, – говорит он, – возьми эту катушку себе. Бери, бери, тебе пригодится, а у меня
ещё есть.
Ромка просто не может передохнуть от радости. Такое приобретение! Это что за день сегодня
такой! Уж он-то знает, куда приспособить эту проволоку. И он тут же принимается перематывать её
в отдельный моток: если своё, так надо же к своему как-то руки приложить.
Но перемотать успевает лишь половину. Отец встаёт из-за стола, берёт мешок с запчастями и
фотоаппаратом – пора шагать на автостанцию.
По улице Ромка, кажется, не идёт, а летит на валенках в подкрылках. Ох, уж эти новые валенки!
А фотоаппарат – это чудо машинка, которой он карточки делать будет! А проволока, которую он
сегодня вечером домотает дома! Сколько фантазий по поводу всех сегодняшних приобретений!
Быстрей бы теперь со всем этим домой из такого чудного, щедрого города! Отец же плетётся себе
что-то еле-еле. Ещё и за руку взял, так что валенки приходится нести с одной стороны. Ромка
постоянно заглядывает вперёд: да где же она, эта автостанция? Идут они долго, всё кругом
незнакомо, потом заворачивают за угол и вот она – автостанция. С вывеской и со скамейкой у
крылечка – теперь уж совсем рядом. Ну, уж тут-то не заблудишься! Добежать бы до скамейки да
подождать там отца. Вырвав свою ладошку, он потуже перехватывает валенки под левой рукой и
косо, изображая истребитель, перегруженный на одно крыло, пробегает мимо капота стоящего у
обочины автобуса и вдруг – прямо под колёса другого!
И Михаил всё это видит. Видит тот пустой автобус, круто и лихо заворачивающий во двор
автостанции, видит Ромку, бегущего прямо на него, видит, как от удара бампером его сынишка,
свернувшись комочком, отлетает вперёд, как разлетаются по дороге его новые валенки, как
настигает его колесо с отчётливым протектором. Только колесо в этот момент уже не вращается, а
идёт юзом. Метра два оно скользит по прикатанной дороге и лишь однажды перекувыркивает
Ромку. У сына слетает шапка, из карманов выпадают катушка и моток с проволокой. Его
перепуганный сын-беляк быстро вскакивает, отбегает в сторону, но, увидев, что автобус уже не
движется, словно прильнув колёсами к скользкой дороге, бросается собирать своё добро.
Огарыш ослабело стоит и не может шагнуть. Из автобуса выскакивает молодой водитель с
белым, как печка лицом. То ли по оцепенелому виду, то ли по их телогрейкам, то ли потому, что в
