В радиорубке «Ковчега» не только радиостанция имеется.
Здесь у меня всё, думал Ной, здесь сонары и пульты пугалок. Здесь я могу слышать то, чего не могу видеть. Всё в целости, работают мои пушечки – любо-дорого. Пока они шумят, я не всё могу слышать, возразил Жнец. Отключай. Как же – отключай, полезут на риф опять силикофаги, встрепенулся Ной. А ты ненадолго, предложил Жнец.
– Что ты хотел здесь найти? – озираясь, спросил Спиро.
– Помолчи. Потом объясню. Сядь-ка. Да не сюда, вон в то кресло. Надо послушать.
Антониадис ворча уселся к радиостанции, спросил: «А мне можно послушать?» – не получил ответа, пожал плечами. Посидел, глядя, как Ной щёлкает тумблерами какого-то пульта и как устраивается в операторском кресле, затем ещё раз пожал плечами и – никто ведь не запрещает! – украдкой стянул с пульта гарнитуру и напялил её задом наперёд. «Пусть, – рассеянно думал Жнец, – Ничего он там сейчас особенного не услышит. Разве что болтовню бездельников из береговой охраны. Пускай развлекается, не до него. Отключить пушки. Так. Врубить сонары. Сначала пассивный. Что с микрофонами? Порядок. Юго-восточную группу. Ной кое-что понимал в сонарах, но в самих звуках – ни в зуб ногой. Что за странная идиома: ни в зуб ногой? Так. Микрофоны готовы. Всё лишнее к чёрту, только головоногая память. За́урх нереи́рси. Жаль, петь я не смогу, глотка человеческая на такое не способна, но хотя бы – он вслушался, закрыв глаза, – назл. Слышать».
Он не смог сразу увидеть картину звуков, всё ему мешало: скрип наушников, металлический тембр, попытки Жнеца дополнить недостающее домыслом, и главная помеха – неудобное тело Ноя: тупоумное, тугоухое. «А́киле, – услышал он, – Апа А́киле!» Узнал голос, подумал: кла́ни. И тут же оказался там, на пригорке, у самой кромки воды, рядом с сыном. Леи клани Акилс звал: апа! Я тут, подумал А́киле кла́ни Ну́мс. Хотел сказать: «Эй зут!» – я здесь, ты разве не видишь, но вспомнил: «Я умер». Цатмелх акнац эа. Цатмелх взял меня. Теперь поздно думать, достаточно ли праведным был мой гнев, имел ли я право поднять серп и по праву ли возомнил себя жрецом. Мёртвый не может быть жрецом, жрец теперь ты, клани. «Бедный мальчик, – подумал Акиле, – он узнал, что я мёртв, зовёт без надежды. Он слышал мою предсмертную песню, теперь будет мстить. Он призовёт Жнеца снова».
Разве не этого ты хотел, напомнил Жнец, головоногий подключится к пересадочной станции, чтобы вызвать Жнеца, но Жнец не придёт, он занят. Жнец сейчас я. Тогда головоногий глупец в религиозном экстазе захочет отдаться главе Триады, своему Апа-Айсис. И вызовет Учредителя.
«Ахн – ужаснулся Акиле, – нет! Не надо, клани! Живи!»
Чепуха, подумал Жнец, давя головоногую память. Одним больше, одним меньше. Мне нужно поговорить с Учредителем, другого способа я не вижу. Дождаться надо, пока мальчишка затянет свою а́лкацр а́йсэ зу̀леивена молитву, затем спуститься к воде. Учредитель, вселившись в его тело, найдёт меня легко, он читает мою память и видит всё, что со мною было, кроме последней реализации. Ной ему недоступен. Да это и не нужно, в головоногой памяти есть всё для того, чтобы найти Ноя. Но как к воде спуститься? Прыгнуть – верная гибель. Умирать не хочу. Можно было бы…
