Жонглёр - страница 20



Сны Леонида были сумбурны и беспокойны, оставляя после себя тревожную недосказанность. Он разом открыл глаза и вскочил с кожаного дивана с валиками и зеркалом в спинке, на котором его расположил Краснов. Остатки сна изгонялись комплексом упражнений, частично разработанным им самим, в понимание богатейшего арсенала задач, поставленных перед собственным телом, а частично заимствованным из книги о Гудини. Теперь, помимо привычного развития гибкости рук и эластичности кистей и пальцев, он ввёл в свой арсенал занятия, позволяющие мышцам выдерживать длительные монотонные нагрузки на растяжение и скручивание.

Через сорок минут занятий он облился в ванной комнате холодной водой из-под брызгающего крана и, довольно отфыркиваясь, растёр кожу полотенцем. Но с бритьём вышло не всё гладко. То ли мысли его были где-то среди жирафов и слонов, то ли сказалось напряжение предыдущего дня, а может быть, плохо распарил кожу, но, подправляя бакенбарды, он порезался. Кровь залила скулу. Повертев головой и рассмотрев себя в зеркале со всех сторон и ракурсов, Леонид решил, что выглядит брутально для свидания с роковой красоткой где-нибудь в вечернем Париже или сумеречной Андалузии, но не для встречи с издателем из Санкт-Петербурга. Старый отцовский трюк с приклеенным куском газеты остановил кровотечение и спас внешний вид. Так, небольшая и тонкая царапина, а ведь могло быть и гораздо хуже. Теперь он точно был готов к новому дню и к новым свершениям!

Голова Краснова, после десятиминутной вибрации, была готова отделиться от тела, но сам хозяин никак не желал вырываться из объятий Морфея. Леонид тряс Александра за плечи, сажал его на кровать, даже опускал ноги на пол, но тот с упорством и настойчивостью гуттаперчевой куклы возвращался в исходное состояние.

В ярости Фирсанов выскочил на балкон, надеясь, что свежий ветер хоть как-то умерит злость. Он был готов убить этого соню Краснова! У них встреча с дядей, а он спит! Он даже весьма рельефно представил себе, как выдёргивает одну руку, потом вторую, откручивает по часовой стрелке голову, вырывает сердце и бросает его кровавой рукой в канал. И быть бы Александру Краснову разодранному в мелкие клочки, если бы в этот момент под ногами не хрупнула корочка первого осеннего льда в небольшой лужице.

Фирсанов одной рукой снова усадил Краснова, но тот по-прежнему не собирался реагировать. Тогда Леонид с змееподобной улыбкой Игнасия де Лойолы[11] из ладони, сложенной лодочкой, спустил за шиворот ночной рубашки Александра лёд, собранный на балконе. Выражение блаженства на лице Александра жило секунду с небольшим. Вот эти крошечные отрезки времени древние вавилонские мудрецы называли «регаим» – мгновения и «хелаким» – доли. Именно через эти доли и мгновения глаза Краснова разом открылись во всю анатомическую возможность. А рот раскрылся ещё шире и издал шикарное и устойчивое басовитое: «А-а-а!», которому бы позавидовали любой брандмайор или пожарная машина города.

Через полчаса, постоянно понукаемый Фирсановым, Краснов был готов. Ему даже удалость смыть с лица не только остатки сна, но и выражение вчерашней помятости. Пока Краснов плескался, Фирсанов сварил им кофе по-варшавски для придания тонуса и общей бодрости.

– И кто дёрнул меня за язык, – тихо скулил Саша, – молчал бы в тряпочку, спал бы как сурок. Так нет же, ляпнул на свою голову!