Он грузно встал и направился к своему необъятному рабочему дубовому столу, который монументально возвышался в центре кабинета, перегораживая комнату почти от стены до стены. За ним на стене красовался ростовой портрет Николая II. Массивное кресло с резными подлокотниками и ножками, обитое чёрной лаковой кожей, прикреплённой к деревянному основанию сотней-другой каретных гвоздей, больше напоминающее императорский трон. Слева на стене висела физическая карта Российской Империи, справа, возле большого окна, располагалась похожая карта мира. Сила Яковлевич ударил по колокольчику, стоящему на столе, и в комнате неслышно материализовался прозрачноглазый конторский.
– Миша, три чаю с лимоном. Или кто-то желает бразильский кофий? – Но выяснив, что все будут чай, добавил: – Цукаты в сахаре, сушек, сухарей и варенья вишнёвого. И меня ни для кого нет, до особого разрешения.
– Даже для главного редактора?
– Даже для него.
– Понял. Сей момент, – еле слышно сказал Миша и с поклоном исчез.
– Диспозиция в общих чертах понятна. Приступим к детальной рекогносцировке, – прогудел Сила Яковлевич и расправил на груди бороду.
– Я, конечно, понимаю ваши сомнения, – заговорил на английском Фирсанов, – неизвестный человек, может быть, измором взявший вашего племянника, но мне решительно нужно это место. Даже скажу вам больше, оно мне необходимо до крайности!
– Надеюсь, вы понимаете, – на английском же продолжил издатель, – что это не увеселительный пикник за городом с музыкантами и хористками?
– Мало того, я отдаю себе отчёт, что это другое полушарие, другое небо и другие люди.
– Слава лорда Байрона не даёт покоя?
– Отнюдь. Дара стихосложения Господь меня лишил, видимо понимая, что это будет явный перебор. Убеждён, что романтичность натуры вещь весьма эфемерная и быстро проходящая. И опять же, если бы я был романтиком с головы до ног, разве пришёл бы я сейчас к вам сюда? Вряд ли. Я бы пропадал у стен посольства Нидерландов и искал бы соратников для того, чтобы тайными тропами пробраться к нужному мне месту.
– Этим занимается Александр Иванович Гучков с братом, но я вам этой информации не говорил. Я, как честный издатель и человек, про всё, что связано с нелегальной переправкой людей и грузов, кое-что знаю, но не поддерживаю.
– Гучков? Понятно, и буду иметь это в виду!
– Отлично! – хлопнул в ладоши Сила Яковлевич, и в этот момент открылись двери в кабинет.
Миша внёс в комнату большой поднос со стаканами чая, розетками варенья, блюдечками для мёда и маленькими вазочками с сухарями и сушками. Разместив всё на столе, предназначенном для редакционных совещаний, он снова бесшумно дематериализовался.
– А что, Южная Африка мёдом намазана? – по-русски спросил Афанасьев и прицелился к табачного цвета горке сот.
– Мёд, конечно, приятная вещь, – ответил на французском Леонид, – но только в кулинарных или медицинских целях. В жизни одним мёдом сыт не будешь. Потребуется хлеб.
– Мне лично с трудом верится, что всё это затеяно ради заработка.
– Безусловно. Я бы тогда избрал бы журналистику основой своей деятельности, а не юриспруденцию.
– Вы, юноша с взором горящим, хотя бы понимаете, что иногда журналистика это не скрип пера по бумаге, это трудно физически и по-человечески страшно?
Леонид загадочно взглянул на Афанасьева. И эффектным и плавным жестом, так, чтобы племянник и дядя следили не отрывая глаз, поднял руку и опустил её на угол редакционного стола. Поднялся и опершись на неё, расположил своё тело параллельно полу. Когда трюк был воспринят «публикой» как должное, опустил на крышку стола вторую руку и вышел на «свечку». Потом неспешно опустил ноги на пол и сел на своё место.
