Жулик - страница 6

Учебный год заканчивался. Отец, придя из школы, ругаться не стал, а закрылся с мамой для серьезного разговора. Не сомневаясь, что лупить будут, но позже, я прильнул к двери и узнал, что остаюсь на второй год. Усердием я не отличался, и наша Зинаида Моисеевна, оценив платежеспособность семьи, ставила неуд по каждому поводу. Позора родители допустить не могли, и денежный компромисс с хитрой еврейкой состоялся. На дополнительные занятия я ездил в ее грязную квартиру трижды в неделю. Моисеевна слово сдержала: из дневника чудесным образом исчезли и двойки, и тройки, и даже четверки. Первый класс я закончил почти отличником.

Наступило лето, и родители отправили меня в пионерский лагерь. Не видя никакого смысла, ехать я не хотел, и, только повзрослев, понял, что небольшой перерыв в моем воспитании, давал близким долгожданный отдых.

Поездка в лагерь на первую смену повторялась из года в год. Не испытывая дискомфорта в детстве, становясь старше, я все сильнее ненавидел общественное лето провождение. Особо напрягали хождение в ногу, совместный досуг и отсутствие возможности побыть в одиночестве. Коллективное безумие начиналось с первых дней: конкурс рисунка, танца, смотр строя и песни. Проявляя индивидуализм, я пытался остаться за бортом общественной жизни, но воспитатели тут же тянули обратно на борт. По территории лагеря мы передвигались строем, горланя глупые речевки. За этим строго следили вожатые – вчерашние дембеля, не позабывшие армейской муштры. Ежедневные проверки с горном, флагом и барабаном обостряли ощущение несвободы, а тучи комаров с ближайшего болота – чесотку и зуд. Жизнь усугублялась присутствием локтя товарища, от которого некуда деться. Чтобы побыть в одиночестве я уходил на хоздвор, куда смелые бегали курить, а ловкие таскали девок. Нежный возраст прошел, я вырос, и пионерское лето закончилось.

В 1973-м отцу дали отдельную квартиру, и мы переехали в Печатники, где, по мнению авторов современной прозы, живет вся московская гопота.

Мой новый класс отличался от предыдущего, где половина пиликала на скрипках, а вторая занималась хореографией. Не прошло недели, как на меня наехали. Как базарить по-пацански, я не знал и ответил, как смог. Старшеклассники нас растащили, а меня, обозвав психом, с тех пор не трогали. Учиться, как и прежде, я не хотел. Ремень отца и подзатыльники мамы ненадолго исправляли ситуацию. Учителя, махнув рукой, пересаживали все дальше. Так я оказался на галерке, где «кинули якорь» главные дебилы нашей восьмилетки Ширяй с Акулой, но однажды, совершенно неожиданно, произошло чудо.

Проверяя домашнее задание, математичка поставила меня к доске. Конечно, я ничего не знал и мазюкал мелом лишь для вида. Решив для профилактики помурыжить недотепу, училка не спешила ставить двойку. В качестве примера она вызвала Борисова – отличника, комсомольца и отъявленного негодяя. Тот подготовился и бодро начал. Прислушавшись, я понял, что его теорема и моя задача – в принципе, одно и то же, и движения по доске стали осмысленными. Я ответил. Математичка сказала: «Пять!», по классу пронесся удивленный шепот, а Ширяй с Акулой пожали мне руку.

Не смотря на всплески, науки не увлекали, и природа заполнила пустоту интересом к девочкам. В детстве такое любопытство объяснялось гендерным отличием. Становясь старше, я начал обращать внимание на лицо, волосы и цвет глаз. По мере созревания, пропорционально количеству прыщей, меня начали возбуждать формы одноклассниц. Девицы выставляли себя напоказ, делая юбки короче, а грудь выше. Отношение их тоже изменилось: они стебали и дразнились. Как с ними себя вести, я не знал, поэтому робел и стеснялся, однако инстинкт плевать хотел на мои комплексы. Качая гормоны, он от души покрывал тело нешуточной растительностью и угрями. Пялясь в душе на мой лобок со всеми атрибутами взрослой жизни, вожатый удивленно цокал языком. Но скрытый до времени мужской потенциал, пока доставлял одни неудобства.