Ни пылинки…
Накрахмаленные шторы,
Коим лет, и вправду, кажется, нет счёта.
В переплёте из простого коленкора
Небольшой альбом. Вздохнула…
«Мама, что ты?»
О, минувшего исхоженные гряды!
Обернулась, но ответила не тотчас:
«Так… Альбом смотрела…
Подойди, сядь рядом».
Призадумалась. И я сидела молча.
«Наш десятый, в сорок первом,
Ранним мартом».
Фотография – почти на лист альбомный.
«Это Шура. С ней сидела я за партой…
Ох, и пела! Что в ушанке – жили скромно.
В ту же осень – фронт, и без вести пропала…
Слева – Юлия. Жених погиб под Псковом…»
Говорила – и как будто тяжесть спала
С плеч её, – о тихой девушке Прасковье,
В эшелоне под бомбёжкою погибшей,
О повестках и знобящих похоронках.
Небольшой альбом, ей столько говоривший,
Зазвучал и для меня набатом громким.
«Хоть куда был выпуск…»
«А ребята, мама?»
И опять она висков потёрла пробель.
«В сорок первом пал Андрей.
Шутник был самый…
Остальные – кто когда, где час их пробил…
Из всего-то класса встретили мы Колю.
До войны красавцем слыл – пришёл безруким.
Только, дочка, время выпало такое —
И калекам были рады…»
Тихим стуком
Отзывались на слова часы в прихожей,
Вдовьим голосом скрипели половицы…
До чего ж они казались мне похожи —
Непохожие на старом снимке лица!
