В низинах, у реки, стояла жара; но на пороге небесного храма было ветрено и прохладно. Ауринг огляделся по сторонам: далеко под ним проплывали облака, полностью скрыв вещественный мир. Только тут и там торчали над клубящимися облаками вершины соседних скал – как на гравюрах мастеров. Вдалеке, в океане отблесков плескалось солнце.
В храме было просторно и сумрачно. Пахло благовониями, по стенам висели древние гобелены с партиями (Ауринг заинтересованно присмотрелся и возликовал – неизвестными). Монахи носили простые однотонные одежды, Ауринг в ярких столичных шелках ощутил себя неуместно. Мастер Мо Фан сидел в центре главного зала. Он был стар, мал ростом и чем-то напомнил Аурингу покойного деда. После церемониальных приветствий и поклонов Мо Фан объявил, что испытание назначено на завтра.
На следующий день мастер ждал его в большой зале, посередине которой стоял стол для игры, а на столе лежала Первая доска.
Ауринг сразу понял, что это именно она, хотя внешне она походила на другие старинные доски. Из прозрачного, ровного стекла – или камня – в глубине которого будто что-то таилось. Ауринг сел за стол, но мастер не спешил садиться напротив.
– Ваши цвета на северо-востоке, ваш ход первый. Ваш противник уже ждет вас. Пожалуйста, начинайте игру.
Ауринг задумчиво глянул в пустоту перед собой. Впрочем, он понимал, что никаких объяснений ему не предоставят, и это тоже часть проверки. Он невозмутимо обмакнул печать в краску и сделал первый ход.
Доска впитала краску, оставив тусклый след. А затем откуда-то из ее глубин проступило пятно другого цвета, подобралось к поверхности и застыло. Ответный ход.
Ауринг пораженно рассматривал поле. Кто с ним играет? Он вновь сделал ход, и вновь доска ответила. Мо Фан и другие монахи смиренно наблюдали, подмастерья записывали ходы. Ауринг между тем столкнулся со следующим неприятным открытием: доска играла отлично. Она словно предугадывала каждый его ход, ни одну хитрую комбинацию не удавалось развить. «Что это такое?» – думал Ауринг и косился на Мо Фана и невозмутимых монахов, но те не давали подсказок, и было ясно, что спрашивать их нет смысла. Ауринг бросил все силы на борьбу.
Несколько часов спустя на середине партии сделали перерыв.
Откинувшись на подушку и разглядывая позицию (не проигрышную, но очень проблемную), Ауринг спросил у непроницаемого Мо Фана:
– Сколько у меня попыток?
– Что ж… – якобы задумался тот. И в этот момент Ауринг осознал (испытав при этом молниеносную ярость), что в глубине души, под маской спокойствия старик потешается над ним, хохочет так же, как сам Ауринг торжествовал над невеликого ума соперниками. – Пожалуй, учитывая сложность ситуации, стоит вести игру до семи партий. Если к четвертой вы не догадаетесь, что к чему, полагаю, продолжать бессмысленно.
Ауринг вновь уставился на доску. Следовало очистить разум от гнева и сосредоточиться на игре.
Партия продолжилась. Ауринг прибегнул к своей типичной стратегии, и доска выиграла у него с небольшим перевесом.
В середине второй партии он начал осознавать, в чем тут дело.
Доска оказалась мерзким, сложным, непредсказуемым соперником – самым мерзким и непонятным на его памяти. Особенно пугало его то, как легко она разгадывала его планы в самом зародыше. Она не спешила перехватывать инициативу, очевидно рассчитывая, как и в прошлый раз, вырваться вперед на финише и победить с небольшим преимуществом. «Что за дьявольский ум?» – думал Ауринг, взвешивая следующий ход. «Кто играет со мной?» – размышлял он, вглядываясь в туманные глубины доски, но видел там только свое мутноватое отражение.
