Уже среди желтых домиков она почувствовала ауру Изнанки. От волнения задрожали руки, перехватило дыхание. Софья представляла, как рассказывает эту историю в стотысячном паблике в ВК. Ну и пусть ее обвинят во лжи и скажут, что это глупая выдумка. Она-то будет знать. И ее друзья и знакомые по переписке – тоже!
Стас остановился и произнес речь. Софья поняла, что вот сейчас случится незабываемое! Она пытливо вглядывалась в лица остальных. Осознал ли хоть кто-нибудь, что они священные жертвы? Успели ли обрадоваться, или помолиться, или попрощаться?
Седовласый смотрел по сторонам, не слушая. Влюбленная красотка не отлипала от телефона. Мужичок с выбритой буквой «А» на виске не сводил взгляда на Стаса, будто хотел задать много вопросов, но выжидал. Напряженный он какой-то.
А потом случилось пришествие.
Софья чего-то подобного и ожидала: вихрь, эхо мертвых музыкантов, разбитые окна, шум ветра. Как прекрасно и поэтично! Мир Изнанки всегда казался ей граничащим с безумием. А где безумие – там красота!
Первым упал на колени седовласый, зажимающий уши ладонями.
Потом девушка в сарафане закричала так, что у нее порвалась кожа на скулах.
Софья не ожидала, что потустороннее коснется ее. Герман обещал, что Софья будет почетным наблюдателем. Но звуки эха разорвали ей уши, выкололи глаза и вырвали язык. Острые, острые звуки.
Короткая, но яркая боль сбила Софью с ног. Она ослепла и оглохла – но лишь на мгновение. Потому что потустороннее вытащило струны радости из ее души, а взамен дало другое зрение и другой слух.
Мир изменился. Старые заброшенные дома вытянулись на несколько этажей, похорошели. В окнах заблестел масляной свет, а из труб повалил дым. Потянуло гарью. Вместо осколков из окон посыпался пепел.
А из самой Софьи, из ее горла, из ноздрей, ушей и глаз полилась музыка.
Она увидела, что мужичок с выбритой «А» на самом деле был чертом с рогами и хвостом. Как на картинках к повестям Гоголя. Тянулся, проклятый, к пистолету. Хотел уничтожить музыку. Уничтожить Изнанку. Он целился в Музыканта.
Софья не удержалась, бросилась к нему. Дурачок! Не понимает своего счастья!
Черт выстрелил, проделав в Софье еще одну дырку для музыки. Она не почувствовала боли, но почувствовала злость.
Дома вокруг нее искрились эхом. Из окон лилась мелодия. Пепел, оседая на лицах, чертил ноты.
А Музыкант, улыбаясь, натягивал струны душ, чтобы сыграть для города новую песню. Потому что этот город не может без музыки. Люди не слышат ее, но чувствуют. Напевают про себя, выстукивают каблуками по мостовым, пальцами по кривым перилам старых парадных, через форточки и при помощи козырьков крыш. Без музыки здесь не выжить.
Софья упала на черта и заставила его отдать свою струну. А потом убила. Задушила, как животное, чтобы он больше никогда не мог стрелять в беззащитных.
Поднялась. Торжествующе заковыляла к Стасу. Почему-то сил осталось мало. Из Софьи как будто вылились все жизненные соки вместе с радостью и музыкой. Это все дырочка под шеей виновата.
Софья хотела спросить, можно ли дотронуться до струн, что свисали из колков грифа, но не успела: подкосились ноги, хрустнули колени, и она упала на холодный асфальт, лицом в пепел. Только это ведь был не пепел, а осколки.
Где-то раздались выстрелы и крики. Ветер взвыл, а эхо мертвых музыкантов в испуге заметалось по окнам.
Что-то пошло не так. Но Софья уже не заметила. Она была мертва.
