Журнал «Юность» №02/2022 - страница 6

Покряхтывая, затопил печку, накормил пса, посмотрел в темноту озера: если бы ехали – видно было бы свет. Света не было. Одинокая луна висела над островом. Одна на все черное небо. Лес шумел. Меняется погода, рыба клевать не будет, может, и хорошо, что не приехали.

Он сел к окну, порезал кусок сала, подсохшую половинку ржаного хлеба, луковицу разрезал, подумал о чем-то и сходил в сени. С бутылкой вернулся. Открутил ей башку, налил по-старому, полстакашки, поднял и увидел, как остров, неразличимый до того в темноте окна, просвечивается насквозь. Дед поставил стакан, прищурился, мурашки пошли всем телом, временами свет достигал берега – машина ехала к нему.

Дед, костеря себя на чем свет стоит, выскочил на крыльцо. Едут ребята! Господи, вот спасибо! Ой-ой-ой! У старика аж слезы навернулись, он погрозил им клюкой в темноту… Тимка! Степка! Заковылял в избу, качая на себя головой и соображая, чем же угощать, но не выдержал и вернулся на крыльцо. Замер, опираясь на клюку и прислушиваясь к странному звуку мотора…

Это был Колькин уазик. Хоть и сносило ветром, а по реву ясно было. Дед еще послушал – Колька едет, починил, значит. Он ушел в дом, сам все прислушивался, но машина не подъезжала, мотор вхолостую молотил где-то в темноте. Чурбаки грузит, понял дед. Он поставил вариться картошку в мундирах, спустился в подпол, набрал огурцов и капусты в миску.

Колька был с Натальей. Он сбрасывал дрова у бани, а Наталья с сумкой и еще с чем-то под мышкой вошла в дом.

– Здорово, Тимофей Степаныч, гостей не выгоняешь?

– Заходи, Наташа. – Дед шарил в темноте за печкой вторую лампу. – Починил Николай машину-то?

– Он их все время чинит… – Наталья поставила на стол бутылку, банку с красными и желтыми консервированными перцами, миску с блинами развернула из тряпья, попробовала толстыми пальцами – горячие, кастрюлю размотала с вареной картошкой.

Наталья была Кольке под стать, крупная женщина, делала все молча, уверенно и спокойно, как будто о чем-то думая. «Скучно ей в Матюнине. – Дед протирал от копоти стекло лампы. – Одна бабеха на всю деревню да две старухи негодные. Поговорить не с кем, вот и гоняет телевизор целыми днями».

Николай вошел. Он всегда входил, как будто стесняясь чего-то. Может, своих размеров или запаха соляры, пропитавшего его навсегда.

– Отметим, что ли, праздник, Тимофей Степаныч!

Выпили. Поели. Колька тут же зевать стал. Так, что рот ладонью не закрывался. Дед, уставший и тоже сонный, сидел, глядя в окно. Он и понимал, что нехорошо, но говорить ни о чем не хотелось. Наталья сгребла в таз грязную посуду, накопившуюся за три дня, забрала одну лампу и пошла мыть в сени. Рукомойником забренчала…

…Проводить вышел. Расслабленный, пьяненький, сел на крыльцо. «Хорошие вы ребята!» – думал, глядя, как Наталья забирается в машину. Уазик, светя одной фарой, жалобно подвизгивал, его кособочило до самой земли… «Что же ты, Господи, детишек им не дашь? – вздыхал дед. – Молодые, здоровые… с детишками-ребятишками хорошо. Вон у меня – двое внучат! Разве плохо?!»

Машина, далеко ощупывая ночное озеро узким желтым пучком, свернула за остров, и ее не стало видно.

Енисей в своем среднем течении широк, а кажется, что не очень. Идешь серединой реки, вроде и берега рядом, но вот ухо ловит далекое гудение комарика – звук лодочного мотора, и, присмотревшись, видишь: едва различимой букашкой ползет моторка под высоким таежным берегом. Тогда как будто понятно – широк!